При новом же повороте событий, начавшемся осенью 1918 г. с подъемом петлюровского движения, уходом германских войск и одновременным наступлением большевиков, ориентироваться в обстановке стало еще труднее. «Русское офицерство было сбито с толку, рассеяно, неорганизованно. Кое-где были отдельные, иногда доблестные попытки сопротивления, лишенные, однако, общей идеи и растворившиеся бессильно в картине общего хаоса. Так в Харькове, например, в течение одной недели было проведено три мобилизации гетманская, петлюровская и добровольческая». Украинский хаос как нельзя лучше характеризуется положением злосчастного Екатеринослава, о котором сводка в середине ноября 1918 г. сообщала: «Город разделен на пять районов. В верхней части укрепились добровольческие дружины, в районе городской думы — еврейская самооборона, далее — кольцом охватывают немцы; добровольцев, самооборону и немцев окружают петлюровцы и, наконец, весь город — в кольце большевиков и махновцев.» В боях против петлюровцев и большевиков наряду с другими русскими отрядами приняли участие и небольшие части, формировавшиеся при вербовочных бюро Южной Армии в разных городах Украины
[154].
Гетман в последний момент откровенно принял прорусскую ориентацию и пытался войти в связь в командованием Добровольческой армии. Им было издано распоряжение о регистрации и призвании на службу офицеров и дано разрешение на формирование дружин русских добровольцев. Но надежды его не оправдались, было мобилизовано едва 6–8 тыс. чел… Неудача сформирования Гетманом своей русской Добровольческой армии была предрешена той враждой и недоверием, которые испытывала по отношению к Гетману значительная часть русского офицерства
[155]. Ситуация в разных местах Украины и судьбы офицерства складывались по-разному — в зависимости от наличия или отсутствия решительных начальников, оружия, численности и степени организованности офицерства и других причин.
Наиболее известна киевская добровольческая эпопея (один из немногих эпизодов гражданской войны, знакомых советскому читателю благодаря «Белой гвардии» и «Дням Турбиных» М. Булгакова). Формирование осенью 1918 г. в Киеве русских добровольческих дружин проходило в той же обстановке, как за год до того на Дону. (Бывшая свидетелем того и другого М. Нестерович вспоминала: «Вечером поехала на Львовскую. И как только вошла в помещение, все стало ясно. Все и все напомнили мне Новочеркасск и Барочную. Полно офицеров, юнкеров, гимназистов… Значит, опять польется офицерская кровь…»). И, как и на Дону, происходило это при полном равнодушии населения: «Ну, а самый город? Как чувствовал себя киевский обыватель? Обыватель веселился — пир во время чумы. Пусть где-то сражаются, нас это не интересует нимало, нам весело, — пусть потоками льется офицерская кровь, зато здесь во всех ресторанах и шантанах шампанское: пей пока пьется. Какой позор эти кутившие тогда весельчаки!. Когда настал перерыв в оркестре, я крикнула в толпу: «Тепло вам здесь и весело. А в нескольких верстах за Киевом начались бои. Дерутся офицеры. Льется кровь защитников ваших. Слышите? Они дерутся за вас, бросив на произвол судьбы своих детей!»
[156]
Непосредственно в Киеве были созданы подразделения как Особого, так и Сводного корпусов. В киевских частях Особого корпуса 1-й дружиной командовал полковник кн. Святополк-Мирский, 2-й — полковник Рубанов (эта дружина вскоре была влита в состав 1-й). Кроме того в корпусе при штабе гетманской Сердюцкой артиллерийской бригады формировался 1-й Отдельный офицерский артиллерийский дивизион. К Сводному корпусу относилась Киевская офицерская добровольческая дружина ген. Кирпичева, по численности превосходившая полк полного состава. Дружина имела 5 действующих пехотных отделов (начальник штаба ген. Давыдов, командиры отделов — ген. Иванов, полковники Хитрово, Крейтон, Винберг и Гревс), 3 резервных, не успевших оформиться, один инженерный и конный отряд
[157]. Численность русских офицерских дружин при Скоропадском достигала от 2 до 3–4 тыс. человек. Но это было меньшинство из находившихся в ту пору в Киеве офицеров. Большинство так и осталось вне борьбы, что однако не помогло ему избежать общей участи после захвата города петлюровцами. Главнокомандующим был назначен гр. Ф. А. Келлер, очень скоро обнаруживший полное нежелание подчиняться гетману и 27 ноября замененный кн. Долгоруким. Отношения последнего с русским офицерством осложнились и тем еще обстоятельством, что ему пришлось арестовать представителя Добровольческой армии в Киеве ген. Ломновского (который издал приказ, предписывающий русскому офицерству, образовавшему в Киеве добровольческие отряды, провозгласить себя частью Добровольческой армии и подчиняться лишь исходящим от нее приказаниям), и хотя инцидент был быстро ликвидирован после отмены приказа, последствия его еще более ухудшили отношение офицерства к гетману. По свидетельству ген. Черячукина, даже среди тех офицеров, которые оказывали сопротивление петлюровцам, все время шли разговоры: «Мы подчиняемся Деникину, а за гетмана умирать не желаем»
[158].
Когда немцы отказали гетману в поддержке, петлюровцам, сжимавшим кольцо вокруг Киева, противостояли только русские офицерские отряды, членов которых часто ждала трагическая судьба. Тяжелейшее впечатление произвело, в частности, истребление в Софиевской Борщаговке под Святошиным подотдела (взвода) 2-го отдела дружины Кирпичева (из которых 5 человек было убито на месте и 28 расстреляно, причем трупы их были изуродованы крестьянами): «На путях собралась толпа, обступили открытый вагон: в нем навалены друг на друга голые, полураздетые трупы с отрубленными руками, ногами, безголовые, с распоротыми животами, выколотыми глазами… некоторые же просто превращены в бесформенную массу мяса»
[159]. «Киев поразили как громом плакаты с фото-графиями 33 зверски замученных офицеров. Невероятно истерзаны были эти офицеры. Я видела целые партии расстрелянных большевиками, сложенных как дрова в погребах одной из больших больниц Москвы, но это были все — только расстрелянные люди. Здесь же я увидела другое. Кошмар этих киевских трупов нельзя описать. Видно было, что раньше чем убить, их страшно, жестоко, долго мучили. Выколотые глаза; отрезанные уши и носы; вырезанные языки, приколотые к груди вместо георгиевских крестов, — разрезанные животы, кишки, повешенные на шею; положенные в желудки еловые сучья. Кто только был тогда в Киеве, тот помнит эти похороны жертв петлюровской армии».
Того же рода свидетельства и о взятии петлюровцами Киева («Известия ВЦИК» сообщали, что при взятии Киева 10 декабря взято в плен до 10 тыс. чел. при 500 русских офицерах): «Ночью же производились уже аресты и расстрелы. Много было убито офицеров, находившихся на излечении в госпиталях, свалочные места были буквально забиты офицерскими трупами… На второй же день после вторжения Петлюры мне сообщили, что анатомический театр на Фундуклеевской улице завален трупами, что ночью привезли туда 163 офицера. Господи, что я увидела! На столах в пяти залах были сложены трупы жестоко, зверски, злодейски, изуверски замученных! Ни одного расстрелянного или просто убитого, все — со следами чудовищных пыток. На полу были лужи крови, пройти нельзя, и почти у всех головы отрублены, у многих оставалась только шея с частью подбородка, у некоторых распороты животы. Всю ночь возили эти трупы. Такого ужаса я не видела даже у большевиков. Видела больше, много больше трупов, но таких умученных не было!. Некоторые были еще живы, — докладывал сторож, — еще корчились тут… Окна наши выходили на улицу. Я постоянно видела, как ведут арестованных офицеров «
[160]. «Они пришли, и над Киевом нависли потемки. Жизнь стала тревожной, напряженной. На улицах трупы растерзанных офицеров. Ни одна ночь не проходит без убийства. Во многих домах обыски. Произвол и расстрелы без конца»
[161]. В ночь на 21 декабря 1918 года погиб граф Келлер вместе с двумя своими адьютантами. Любопытно, что в петлюровской УНР смертной казни по закону вообще не существовало, и убийства офицеров происходили «неофициально». Петлюровское руководство от них открещивалось, более того, в день занятия Киева в город приехал глава комиссии по расследованию дел участников обороны Киева ген. Ф. Колодий, на которого официально возлагалась задача не допускать расправы над офицерами. Как отмечают другие очевидцы: «При нем (Петлюре) тоже были расстрелы, но они производились изподтишка, украдкой. Встретят на улице русского офицера, или вообще человека, по возрасту и обличью похожего на офицера, выведут на свалку, пристрелят и тут же бросят. Иногда запорют шомполами насмерть, иногда на полусмерть. Во время междуцарствия, когда Петлюра ушел из Киева, а большевики еще не вошли, было найдено в разных частях города около 400 полуразложившихся трупов, преимущест-венно офицерских»
[162].
