Положение на Юго-Западном фронте было крайне сложным и запутанным. Некоторые части были «украинизированы», некоторые находились под контролем большевиков, в некоторых еще сохранял некоторое влияние старый командный состав. Здесь тоже проходили выборы, но во многих частях большинство выбранных были офицерами, причем многие занимали эти должности и ранее. Однако и в таких частях (например, в 5-м Сибирском корпусе, где все старшие командные должности, большинство батальонов, рот и команд находились в руках офицеров, и только в половине батарей командовали унтер-офицеры) положение их было неустойчивым (как доносил командир корпуса, «предугадать, что будет завтра или через два дня никто не имеет смелости»). Войска Центральной Рады нападали на большевистские части, в которых пол-ным ходом шло разложение. У Винницы и Бердичева — в районе штаба фронта постоянно шли бои и стычки. Там формировались сборные офицерские отряды — не столько с целью удержания фронта (что было теперь совершенно невозможно), сколько с целью самозащиты в образовавшемся хаосе. Немецкое наступление окончательно положило конец фронту. Часть офицеров ушла на Дон, большинство возвращались в Россию к своим семьям.
Румынский фронт оказался примерно в таком же положении с той лишь разницей, что наличие румынских частей несколько сдерживало страсти. Большинство офицеров стремилось выбраться в Россию или на Дон, те, кто связал свою судьбу с украинскими или польскими формированиями, боролись в их составе против большевиков, которые, захватив власть в соединениях фронта, теряли ее вместе с перестававшими существовать самими соединениями. Положение Кавказского фронта отличалось тем, что здесь пестрота образовывавшихся правительств была наибольшей, и власть над Кавказской армией у большевиков оспаривали грузинские, армянские и азербайджанские националисты. В рядах армии находились офицеры всех этих национальностей, и размежевание шло по нескольким линиям.
После окончательного развала и ликвидации армии вопрос о том, оставаться ли на фронте, естественно, не стоял, и офицерам не оставалось ничего другого, как пробираться к местам своего довоенного жительства. Однако сделать это было непросто, и большинство вполне отдавало себе отчет как в опасности самого пути домой, так и в том, что их там ожидает. И все-таки большинство офицеров стремилось прежде всего пробраться к своим семьям, чтобы хоть как-то обеспечить их существование. Семьи же кадровых офицеров проживали в это время в абсолютном большинстве там, где располагались до войны их воинские части. Подавляющее большинство их стояло в губернских городах центральной России, находившихся под властью большевиков. (Это обстоятельство, кстати, послужило главной причиной, по которой большевики смогли впоследствии мобилизовать столь значительное число офицеров.) Практически все штабы и управления, равно как и разного рода военные организации, также располагались в столицах и крупнейших городах. Поэтому естественно, что именно в них (и прежде всего в центах военных округов — Петрограде, Москве, Киеве, Казани, Тифлисе, Одессе, Омске, Иркутске, Хабаровске, Ташкенте) скопилось наибольшее количество офицеров. Хотя цифры по конкретным городам называются разные, но они не сильно расходятся. В Москве насчитывалось до 50 тыс. офицеров; на конец октября называется также цифра около 55 тыс. и много незарегистрированных
[88] — или 56 тыс.
[89], в Киеве — 40 тыс., в Херсоне и Ростове — по 15, в Симферополе, Екатеринодаре, Минске — по 10 тыс. и т. д.
[90] По другим данным, в Киеве было 19,5 тыс. офицеров, в Пскове 10, в Ростове 9,5 тыс.
[91] По третьим — в Киеве 35–40 тыс., в Херсоне — 12, Харькове — 10, Симферополе — 9, Минске — 8, Ростове около 16 тыс.
[92] В это время лишь относительно немногие (главным образом те, чьи семьи уже были вырезаны, или не имевшие их вовсе) сразу же стремились пробраться на Дон в добровольческие формирования.
С весны 1918 г., после заключения большевиками мира с Германией все местности России с точки зрения безопасности и условий существования на их территории офицеров можно условно разделить на три группы. В местностях, занятых германскими войсками или находящихся под контролем не признавших большевиков местных правительств (Финляндия, Прибалтика, Белоруссия, Украина, Закавказье), офицеры некоторое время находились в относительной безопасности. Интернированные в ходе германского наступления вскоре были освобождены и до последовавших позже событий могли оставаться на этих территориях или даже выезжать за границу. Там, где большевикам оказывалось сопротивление или их власть была непрочной (Новороссия, Крым, Дон, Кубань, Северный Кавказ, Сибирь, Средняя Азия), офицеры, с одной стороны, имели возможность организоваться и принять участие в борьбе, но с другой — именно здесь в первой половине 1918 г. офицерам было находиться наиболее опасно. В местностях, с самого начала твердо находящихся под контролем большевиков (Центральная Россия, Поволжье, Урал) организованный террор развернулся в основном позже — с лета-осени 1918 г.
В наибольшей безопасности находились те, кто еще оставался за границей, где находилось на службе несколько тысяч офицеров. Прежде всего это офицеры Особых бригад на Французском и Салоникском фронтах. Несколько десятков офицеров состояло при русских посольствах и миссиях в столицах союзных держав (главным образом в Париже и Лондоне), а также находилось в командировках в этих странах, связанных с приемом вооружений и техники. Наконец, существовал русский экспедиционный корпус кн. Баратова, действовавший отдельно от частей Кавказского фронта в Персии. Русскими офицерами была также укомплектована Персидская казачья дивизия шахской армии. Они во главе с полковником Старосельским продолжали служить в ней в течение всей гражданской войны, причем в 1921 г. им пришлось участвовать в отражении попыток большевиков вторгнуться в Иран (в этих боях погибло 4 офицера). Затем все они были заменены англичанами и отправлены в Европу
[93].
После заключения Брестского мира офицерам, находящимся в плену, была предоставлена возможность вернуться, однако практически возвращение стало возможно и началось в массовом порядке лишь с осени 1918 г., причем, конечно, далеко не все спешили воспользоваться этой возможностью. К этому времени о положении офицеров в России было уже хорошо известно от беженцев из России и особенно спасшихся от террора офицеров. Когда появились достоверные сведения о существовании и борьбе белых армий, многие стали возвращаться с целью вступить в их ряды. Представление о количестве пленных офицеров дает табл. 5. Позже, в 1918–1919 гг., вернулось 4014 офицеров (в т. ч. 1068 кадровых), 347 военных чиновников и 617 человек медперсонала (в т. ч. и нижних чинов). Офицеры русских частей во Франции после Брестского мира почти поголовно подали рапорта о вступлении в «Русский Легион Чести», продолжавший борьбу на французском фронте, либо об отправке их в белые армии. В частности, в августе 1918 г. до 30 из этих офицеров выехали во Владивосток
[94]. Значительное число русских офицеров: как бывших пленных, так и других (до 2000 чел.) в 1919 г. обучалось в английской офицерской школе в Нью Маркете, после чего отбывали в белые армии (последний выпуск прибыл в Крым в начале 1920 г.)
[95].
