Для понимания психологии этой массы офицерства стоит привести впечатления Ф. Степуна о беседе в обществе красных «спецов» во время наибольших успехов Деникина осенью 1919 г.: «Слушали и возражали в объективно-стратегическом стиле, но по глазам и за глазами у всех бегали какие-то странные, огненно-загадочные вопросы, в которых перекликалось и перемигивалось все — лютая ненависть к большевикам с острою завистью к успехам наступающих добровольцев; желание победы своей, оставшейся в России офицерской группе над офицерами Деникина с явным отвращением к мысли, что победа своей группы будет и победой совсем не своей Красной армии; боязнь развязки — с твердой верою: ничего не будет, что ни говори, наступают свои.» Другой очевидец отмечает, что в разговорах офицеров, с самого начала служивших у большевиков «всегда были двусмысленность и двойственность. Но во всех словах этого офицерства красной нитью проходил один момент: полное непонимание коммунизма и своей роли в укреплении того режима, который они ненавидели»
[1149].
Условия службы бывших офицеров были крайне тяжелыми, как сокрушался Бонч-Бруевич, «перелом в настроении офицерства и его отношении к Красной Армии было бы легче создать, если бы не непродуманные действия (недурной эвфемизм для красного террора! — С. В.) местных исполкомов, комендантов городов и чрезвычайных комиссий»
[1150]. Поскольку все-таки многие офицеры не имели семей или их родные уже были истреблены большевиками, переходы в белые армии были чрезвычайно распространенным явлением в течение всей войны, причем даже тогда, когда положение белых было совершенно безнадежно, потому что совершались они практически всегда по идейным соображениям и нежеланию противопоставлять себя родным и сослуживцам. Часто переход имел массовый характер. Так, летом 1918 г. в Челябинске из 120 служивших у красных офицеров к белым перешло 112, в июле перешел командующий 2-й армией полковник Ф. Е. Махин, весь состав управления Приволжского военного округа во главе с его руководителем ген. В. В. Нотбеком присоединился к белым в Самаре, практически целиком перешла во главе со своим начальником ген. Андогским отправленная в Екатеринбург Академия Генерального штаба. В декабре 1918 г. под Пермью со своей дивизией перешел капитан Русин
[1151]. В марте 1919 г. у с. Богородского перешло 17 офицеров Петроградского полка
[1152], в июле 1919 г. под Челябинском — командир бригады полковник Котомин с 11 офицерами
[1153], летом 1919 г. под Гатчиной капитан Зайцев со своим полком Внутренней Петроградской охраны
[1154]. Из 70 офицеров ген. штаба, служивших на Украине и значившихся в «Дополнительном списке Генерального штаба» к 1. 09. 1919 г. лишь 5 остались в Красной армии
[1155].
Наиболее надежным средством обеспечения верности бывших офицеров всегда считалось наличие в качестве заложников их семей, поэтому большое значение придавалось установлению их местонахождения. В приказе Главкома № 41 от 5. 10. 1918 г. говорилось: «Приказываем всем штабам армий республики и окружным комиссарам представить по телеграфу в Москву списки всех перебежавших во вражеский стан лиц командного состава со всеми имеющимися необходимыми сведениями об их семейном положении. Члену Революционного Военного Совета Республики тов. Аралову принять по соглашению с соответствующими учреждениями меры по задержанию семейств предателей». Начальниками штабов военных округов по частям было разослано следующее предписание: «По приказанию Председателя Революционного Военного Совета Республики тов. Троцкого требуется установление семейного положения командного состава бывших офицеров и чиновников и сохранение на ответственных постах только тех из них, семьи которых находятся в пределах советской России, и сообщение каждому под личную расписку — его измена повлечет арест семьи его и что, следовательно, он берет на себя, таким образом, ответственность за судьбу своей семьи… Все начальники обязываются всегда иметь адреса своих подчиненных бывших офицеров и чиновников и их семей»
[1156].
Об убеждениях и настроениях служивших в Красной Армии офицеров и степени их «добровольности» лучше всего свидетельствует поведение тех из них, кто, попав в плен (о перешедших добровольно и речи нет) служил дальше (практически всегда рядовыми) в белой армии. По свидетельству А. И. Деникина (в данном случае особенно авторитетному, ибо он крайне скептически относился к служившим у большевиков), до 70 % потом (у белых) сражались хорошо, 10 % в первых же боях переходили к большевикам и 20 % всячески уклонялись от боев. Следовательно, лишь 10 % служили большевикам вполне добровольно и сознательно. Перешедший к Колчаку командир красной бригады полковник Котомин также писал в своем отчете о Красной Армии, что большинство офицеров настроено против большевиков, но есть и пошедшие служить добровольно
[1157].
Добровольных же переходов из белых армий в красную по той же причине было очень немного, происходили они практически всегда при поражениях и совершались по другим причинам. Например, из группы перебежчиков (37 чел.) осенью 1919 г. 22 назвали в качестве причины усталость и разочарование, а 11 — наличие родных на большевистской территории. Пополнение бывшими белыми офицерами Красная Армия получала за счет пленных, которых с 1919 г. (если они не были сразу же расстреляны), все чаще отправляли в тыл и после содержания в лагерях и тюрьмах направляли в войска. В советской печати сообщалось, например, о состоявшемся 19 октября в Самаре собрании бывших офицеров и военных чиновников Сибирской белой армии, около 200 чел. из которых «решили служить и скоро получат назначения»
[1158]. Абсолютное большинство пленных было получено в начале 1920 г. когда тысячи офицеров были захвачены в тифу в брошенных эшелонах отступающей армии Колчака и на Кубани после эвакуации Новороссийска (последние были тут же переброшены на польский фронт). Любопытно, что в обращениях к офицерам белых армий большевики, призывая их переходить к ним на службу, делали упор на то, что в красных частях офицеры будто бы восстановлены в своих правах и даже имеют по-прежнему денщиков. Такие воззвания сопровождались обычно десятками подписей служивших у красных бывших офицеров с указанием их прежних чинов и места службы
[1159].
