18 апреля, желая узнать действительность, еду в Адлер, в войсковой штаб, и совершенно случайно попадаю на военный совет, о чем нам, державшим фронт, ничего не было сообщено. В зале гостиницы, где был штаб атамана Букретова, увидел свыше пятидесяти штаб–офицеров и четырех генералов: Кубанского войска генерала Шифнер–Маркевича и командира Кубанского пластунского учебного батальона генерала Сидоренко, а от Донского корпуса — генералов Секретева и Голубинцева. За длинным столом сидели только генералы, все остальные стояли в полном молчании. Скоро появился атаман Букретов, в сопровождении своего начальника штаба. Генерал А. В. Голубинцев атаманом Букретовым был назначен членом комиссии от 4–го Донского корпуса, для ведения переговоров о перемирии с красным командованием, в которую вошли полковники Дрейлинг, как начальник штаба всех войск на Черноморском побережье, и председатель Кубанского правительства В. Н. Иванис.
«Господа офицеры», — скомандовал Шифнер–Маркевич. Из этого я понял, что одним из главных лиц военного совета является он, но не генерал–лейтенант Секретев, заменявший командира 4–го Донского корпуса. Скорым шагом, пройдя толпу штаб–офицеров, Букретов занял председательское место. Левее его сел полковник Дрейлинг. Его, Дрейлинга, я вижу впервые. Он высокий, стройный, с рыжею подстриженною бородкой. Он очень грустный. Все мы молчим. Встал атаман и коротко сказал следующее: «Господа… Кубанская армия находится в тяжелом положении. Случайно мы вошли в связь с красным командованием против нас, через генерала арьергарда Морозова, предложившим нам мир. Для выяснения этого мною был послан на фронт начальник штаба полковник Дрейлинг, который Вам и доложит обо всем».
Сказал, показал жестом на Дрейлинга и сел на стул. Поднялся со стула Дрейлинг, почтительно сделал короткий поклон атаману, оперся пальцами рук на стол и стал читать «условия красного командования», на которых может быть заключен «мир». Слушали мы его и не верили своим ушам, насколько это было неожиданно и недопустимо для нас, фронту. Прочитав, Дрейлинг подчеркнул, что для ответа дано 24 часа времени.
Вот условия капитуляции для Кубанской армии:
«1. Гарантируется свобода всем сдавшимся, за исключением уголовных преступников, которые будут подлежать суду революционного военного трибунала.
2. Гарантируется свобода всем сдавшимся, искренне раскаявшимся в своем проступке и выразившим желание искупить свою вину перед революцией поступлением в ряды Красной Армии (так написано в тексте с заглавными буквами. — Ф. Е.) и принятием активного участия в борьбе с Польшей, посягнувшей на исконные русские территории.
3. Инициаторам и руководителям восстаний — свобода не гарантируется. Они подлежат или привлечению в трудовые батальоны, или заключению в концентрационные лагеря до конца Гражданской войны, и только в виде особой милости они могут быть допущены в ряды Красной Армии.
4. Все огнестрельное оружие и шашки — подлежат сдаче. Кинжалы могут быть сохранены под честное слово с тем, что они не будут обращены против советской власти и отдельных ее представителей.
5. Содействие возвращению на родину будет оказано, поскольку позволяют разрушенные войной пути.
6. Гарантируется неприкосновенность личности всем, согласно пунктам 1 и 2. Неприкосновенность имущества гарантируется всем, живущим своим трудом, не принадлежащим к классу эксплуататоров.
7. На ответ дается двенадцать часов, считая срок с момента получения настоящих условий, после чего, при неполучении удовлетворительного ответа, военные действия будут возобновлены с удвоенной энергией. Ни в какие мирные переговоры представители командования тогда вступать не будут. Условия будут считаться нарушенными, если хоть один человек, после получения условий перемирия, будет пропущен в Грузию или уедет в Крым. Командующий 9–й Советской Армией, Василенко. Член военно–революционного совета, Онучин. Передал условия военный комиссар 50–й дивизии, Рабинович».
Вот этот ультиматум красных прочитал нам полковник Дрейлинг, с которым командиры частей должны были познакомить свои полки. Дальнейшие переговоры нам не были известны, но после 12 часов ночи с 18 на 19 апреля, атаман Букретов получил от советского командования следующие разъяснения: «1. Все лица, которые производили без суда и следствия всякие расстрелы, грабежи и насилия, а также офицерство, состоящее на службе в рядах Красной армии и добровольно перешедшее на сторону войск командования южной России, считаются уголовными преступниками. 2. Всем, добровольно сложившим оружие, гарантируется жизнь и свобода. Разрешается разъехаться по домам всем казакам, гражданским лицам и беженцам. Генералам и офицерам предоставляется полная свобода, кроме привлеченных по пунктам 1 и 2 условий, продиктованных военно–революционным советом 9–й армии 1 мая (18 апреля по старому стилю) сего года. 3. Третий пункт остается без изменений, согласно тех же условий. 4. Кинжалы, серебряные шашки и дедовское холодное оружие остается на руках, при условии круговой поруки, что это оружие не будет обращено против Советской России. 5. Пятый пункт остается без изменений. 6. Все собственные вещи, деньги офицеров и казаков, не подлежат отобранию, кроме приобретенных нелегальным путем. Срок ответа не может быть изменен, согласно условий военно–революционного совета 9–й армии. Срок мирных переговоров кончается 2 мая (19 апреля старого стиля), сего года, в 4 часа 15 минут (утра). К означенному сроку Вам надлежит дать определенный ответ. Подписали: Начальник дивизии Егоров. Военный комиссар дивизии Сутин. 2 мая (19 апреля ст. ст.) 1920 г. 00 часов 40 минут (т. е. 40 минут после полуночи. — Ф. Е.).
Красное командование 19 апреля по телефону предложило генералу Морозову прислать к ним парламентеров для обсуждения технических вопросов капитуляции, но члены комиссии, полковник Дрейлинг, председатель правительства Иванис и генерал Голубинцев, отказались. Вопрос о капитуляции повис в воздухе. «Перемирие», о котором трактовалось, чтобы затянуть время в надежде прихода транспортных средств из Крыма для переброски частей войск туда, сорвалось. Атаман Букретов поручил генералу Морозову вести лично переговоры с красным командованием, фактически прервав с ними связь.
Ф. Елисеев КУБАНЬ В ОГНЕ
[96]
Наш штаб дивизии молчит. 18 апреля на дачном фаэтончике — кем‑то брошенном и «подобранном» моими людьми — еду в Адлер и случайно попадаю на совещание старших командиров. Председательствует атаман Букретов; от 4–го Донского корпуса присутствуют генералы Секретев и Голубинцев, от Кубанского войска — генералы Шифнер–Маркевич и Сидоренко. Все они сидят за столом, а вокруг них — около сорока кубанских полковников.
Атаман встает и говорит: «Господа, Кубанская армия находится в тяжелом положении. Случайно мы установили связь с командованием красных, действующих против нас, и их командование через посредство генерала Морозова, который возглавляет наши арьергардные части, предложило нам мир… Для выяснения условий красных был отправлен для переговоров начальник штаба всех наших войск, полковник Дрейлинг, который сейчас и доложит вам обо всем».
