– Я боюсь, что он найдет меня. Ты сам сказал, если убийца решил убрать свидетеля…
– Он не знает, что промахнулся. Он думает, что убрал свидетеля. Не бойся. Сможешь уехать завтра?
– Смогу. В Березовку, у нас там дом… Одно название. И крестная рядом живет.
* * *
…Вот и все, сказал человек, называющий себя Мстителем. Капканы расставлены, остался последний штрих. Как сказал поэт, еще одно, последнее сказанье, и летопись окончена моя, и еще что-то про долг, завещанный ему, грешному, от бога. Только не от бога, а от дьявола. Есть терпение, есть бунт. Есть красная линия между ними. Если переступить… Он поставил на кон все – и проиграл. Карты у врага оказались краплеными, и ему пришлось переступить красную линию…
Он сидел, рассматривал в бинокль окна дома напротив. Квартира была съемная, из тех полупритонов, что сдаются почасово. Он снял ее на полгода. С дешевой мебелью и въевшимся навечно запахом нищеты и старой дачи. Он увидел все, что ему было нужно. Он наблюдал своего врага – тот даже не задергивал штор, и это свидетельство уверенности в себе и безнаказанности заставляло его сжимать кулаки. Он представлял, что целится ему в голову – в точку над переносицей, в сердце, слева, ниже ключицы: палец на курке готов и ждет команды…
Нет. Это было бы слишком легко. Он даже не почувствует. А нужно, чтобы почувствовал. Нужно протащить его через все круги ада: позор, страх, унижение, тупик и безысходность. Он должен потерять все: имя, друзей, положение и свободу. Он будет убивать его долго и медленно, чтобы насладиться вкусом мести.
Иногда он думал о том, что тоже теряет все, но гнал эти мысли прочь. Он ступил на эту дорогу, он пройдет ее до конца. Когда-то он читал роман, где мститель бросился на врага и увлек его в пропасть, где погибли оба. Смертник. Камикадзе. Это о нем. Не осталось уже ни инстинкта самосохранения, ни тормозов. Они сцепились намертво, еще минута, и оба полетят вниз. И ничего уже нельзя ни исправить, ни изменить…
Он видел, как тот появился на крыльце, и отложил бинокль. Закрыл глаза, почувствовал резь под веками; растер затекшие кисти рук, потянулся за бутылкой виски. Сделал несколько жадных глотков и откинулся на спинку стула, ожидая, когда придет желанное чувство отупения и уймется боль… Хоть немного, хоть чуть-чуть.
Теперь его выход…
Глава 24
Нетерпение сердца
Жизнь медленная шла, как старая гадалка,
Таинственно шепча забытые слова.
Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,
Какою-то мечтой горела голова…
А. Блок. «Жизнь медленная шла…»
…Он услышал легкие шаги за дверью, и у него потемнело в глазах.
– Проходи, – сказала Виктория, с улыбкой глядя на него.
– Ничего, что я… – пробормотал капитан, странно смущенный.
– Пролетал мимо, решил зайти, – она рассмеялась. – Ничего.
В гостиной был накрыт стол. На двоих.
– Ждешь кого-нибудь? – опешил капитан.
– Жду. Тебя. Ты опоздал на полчаса.
Глаза их встретились… Капитан поставил пакет с вином на диван, чувствуя, что дрожат руки. Притиснул ее к себе, впился в рот… Она чуть вскрикнула – больно! Шлепнула его по губам. Здоровенный черно-белый котяра утробно взвыл и спрыгнул с дивана.
Капитан Астахов, издевавшийся над Философом, когда тот смертельно влюбился, до зеленых соплей и полного сноса крыши, кажется, сам попал. Он не знал, что так может быть… Честное слово, не знал. Когда Савелий начинал рассусоливать о любви, капитан непременно говорил какую-нибудь гадость про «бабские» книжки. Сейчас же земля под ним горела, губы сохли, он все время пил воду и невпопад отвечал на вопросы коллег. Его трясло, и неприятная тяжесть свивалась клубком в желудке, в диафрагме, в ребрах, в… короче, везде. С трудом дождавшись шести вечера, капитан позвонил Ирочке и сказал, что вернется неизвестно когда, так как предстоит важная работа и ему абсолютно необходимо… «Ладно, – перебила Ирочка, – тогда без ужина, я тоже вернусь поздно, у Люсика день рождения». Капитан в любое другое время вдоволь потоптался бы по Люсику, а заодно по всему Дому моделей… В любое другое, но не сейчас! Он снова забормотал что-то про то, как страшно занят, забыв, что избыточный треп выдает преступника с головой. Стиль капитана – «да», «нет», «раз-два, левой» и «отбой», и если бы Ирочка хоть чуточку обладала интуицией, она бы насторожилась. Но она была девушка простая и бесхитростная, всецело занятая собой, а потому снова перебила капитана, бросив: «Ага, ладно, привет!», и отключилась. Капитан вытер взмокший лоб: врать – тяжелая работа. Не то чтобы он считал, что надо хранить верность до гроба, и теперь испытывал угрызения совести – даже не смешно! Бывали и у него всякие интересные моменты в жизни, но впервые его так мотало и трясло при мысли о женщине…
– Ты голодный? – Виктория вывернулась из его рук. – Пошли за стол.
– Потом! – капитан дернул ее к себе. – Потом…
…Они лежали, разбросав руки, приходили в себя.
– Я сейчас умру… – простонала Виктория. – И виноват будешь ты. Я так и знала, что этот город меня доконает. В первый раз, и теперь…
Коля прижал ее к себе:
– Мы пробьемся.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Поймаешь этого гада?
– Поймаю.
– Послушай… – Виктория привстала на локте, заглядывая ему в лицо. – А почему только сейчас?
– В смысле? – Коля сделал вид, что не понял, хотя все время ждал, что она спросит. Не хотелось ему рассказывать ей все.
– Почему вы стали искать его спустя полгода? – сказала она медленно и раздельно, пристально глядя на него. – Смотри мне в глаза! Ну!
Он заглянул ей в глаза. Она смотрела на него, требовательно нахмурясь.
– Пересматриваем старые дела… – сказал он неопределенно.
– Не ври. Он еще кого-нибудь убил?
– Да. Но тебе нечего бояться…
– Это женщины? Одна? Две? В магазине говорили про машину с утопленницей… Это тоже он? Да отвечай же ты! – она схватила его за плечи и потрясла. – Сколько их?
Коля сел, подсунув под спину подушку.
– Три. О которых мы знаем. Ты была первая. С тобой четыре.
– Поэтому вы стали искать?
– Поэтому мы стали искать. О тебе вообще никто не знал. Когда приехала патрульная машина, тебя там уже не было. Решили, что вызов был ложный.
Виктория прижалась к нему, прошептала:
– Мы все ходим по краю… – Дыхание ее было горячим и влажным. Она потрогала пальцем его губы. – Нужно ценить каждую минуту…
Они лежали обнявшись.
– Ты женат? – спросила она.
– Нет.
