А Эд все не унимался.
– Чего-то ты грустная, солнышко! Славка забижает? Ты только скажи, я этому козлу мигом рог сотру! Тебя на руках носить надо, пылинки сдувать, поняла? Смотри у меня, Славич, достану. Иди ко мне, моя красавица! – Он привлек Соню к себе, поцеловал в макушку. Ему нравилось целовать женщин в макушку.
Соня затравленно взглянула на мужа. На лице Славы промелькнуло раздражение. Эд часто перегибал палку и в выражениях не стеснялся, ему обидеть человека – одно удовольствие.
– Ну-ка, убрал лапы! – сказал Белецкий. – Не твое, не трожь!
– Соня, не обращай внимания, – прокомментировала происходящее Рита. – Мальчики так шутят. Это у них чувство юмора такое. А наш Эдуард всегда был злюкой, его ни одна женщина не выдерживает, все сбегают.
– Не все, – возразил Эд. – Некоторых я сам прошу покинуть помещение. Завидую тебе, Славич, такую жар-птицу схватил за хвост… Смотри не выпусти, как тот парень из сказки.
– Эд, угомонись! – прикрикнула Рита. – Как говорится в рекламе, иногда лучше жевать, чем говорить. Давай жуй!
…Новый год они встречали здесь же, у Игоря и Риты Белецких. Их первый выход на люди…
Соня стеснялась до слез, не решалась рта раскрыть, отвечала односложно, да-нет-спасибо, и глазки опущены. Была уверена, что они ее осуждают. До сих пор Слава бывал у них со Светой, прежней женой. Соня была уверена, что Рита и Света дружат. До сих пор. И Света выложила ей про нее, Соню, всю ту грязь, которую однажды вылила публично, прибежав к мужу на работу. Ей донесли, что у Славы шашни со студенткой. После этого Слава наконец решился…
Она переводила взгляд с мужа, спокойного и немногословного, на хозяина, Игоря Белецкого – громогласного, самоуверенного, шутника. Он вдруг подмигнул ей, и она вспыхнула.
Ожидали третьего друга, известного художника Эда Кушнира; он прибежал всего на полчаса, царапнув щетиной, расцеловал Риту и ее, Соню, – сказал, одобряю, Славич, не ожидал такой прыти! Хлопнул по животу Белецкого, сказал, что тот заматерел, забурел, пузо… Позорище! Стареем, брат, одним словом. Сам же он был высокий, по-мальчишески гибкий, с темными насмешливыми глазами и длинными волосами, собранными в пучок. В затрапезных джинсах и белом свитере с широким воротом. С серьгой в левом ухе. Богема!
– Ты куда! – закричал Белецкий. – Не пущу! Ритка, держи засранца!
Они сцепились в шутливой драке.
– Славич! – позвал Эд. – Подмогни! Мы сейчас ему наваляем, этому гению сумо!
Слава улыбался, глядя на друзей.
Застывшая в напряжении Соня, сжав кулачки, рассматривала друзей Славы во все глаза. Они дурачились, шутили, но ей показалось, что было что-то едва уловимое, стоявшее между ними, некое напряжение и натуга…
Эдуард Кушнир был красив. Эдик, для друзей – Эд. Так будем называть его и мы. Большой, с широким разлетом плеч, с крупными руками, чуть подпорченными въевшейся в кожу краской; темноглазый, темноволосый, с легкой небритостью на подвижном лице… С серьгой в левом ухе, в белом свитере… Но было что-то в его внешности, что настораживало и вызывало желание держаться от него подальше. Возможно, злой язык. Возможно, ироничный взгляд. Ему ничего не стоило обидеть… Кличка у него среди друзей была – Язва. Эдик-Язва. Или Язвенник. Занимался он рекламой и при случае писал лики, хотя все они, включая Риту, в свое время закончили экономический. Правда, Эд бросил после третьего курса – экономика его не интересовала. Игорь Белецкий стал банкиром, Слава Житков, как мы уже знаем, финансистом; Эд же подался в рекламисты и художники. Рита сидела дома… Как-то так получилось. Потеряла ребенка – неудачная беременность, долго лечилась, отстала… Вела хозяйство.
Эд шумно засобирался, расцеловал их снова, теперь на прощание, сказал, что его ждут…
– Бери свою подругу и тащи к нам! – воскликнул Белецкий. – Не съедим.
– Ей с таким старьем неинтересно! – брякнул Эд и испарился.
Соня почувствовала, как понемногу отпускает напряжение. Они пили шампанское, Игорь рассказывал анекдоты, Слава благодарно улыбался…
Выматывающий судебный процесс, чувство вины перед женой, с которой они прожили почти четверть века, и детьми, не захотевшими понять, что их не очень молодой отец имеет право на счастье и новый старт, финансовые проблемы как следствие марафона, длящегося весь последний год, добавили ему седины. Это была любовь с первого взгляда. С того самого момента, когда практикантка, третьекурсница его альма-матер, будущий дипломированный экономист, переступила порог его кабинета. Небольшая беленькая нежная девочка из предместья, поминутно вспыхивающая и не понимающая шуток. Он еще удивился: откуда такое несовременное чудо? По договору о сотрудничестве его предприятие каждый год принимало двух-трех практикантов, молодых людей и девушек. Он смотрел на нее, чувствуя, как замирает сердце от непонятной жалости – тонкая шейка, напускная серьезность, чтобы скрыть растерянность, небогатая одежда. Золушка – почему-то вспомнилось. Золушка из предместья.
В их спетой компании Слава слыл тугодумом. Игорь Белецкий был денежным и козырным тузом, солидным и самоуверенным, Эд был прекрасным художником, злым и остроумным зубоскалом; оба бабники; а Слава Житков был тугодумом. Спокойным, неторопливым, надежным парнем. Принимая решения, взвешивал все «за» и «против» и долго думал, прежде чем сделать ход. Он был лучшим шахматистом института, и сейчас, случалось, часами сидел в Интернете, играя с такими же фанатами. Был женат; жена Света – добродушная и смешливая толстушка, двое детей, прекрасная семья… И все это обрушилось в одночасье. Гром прогремел, когда на пороге его кабинета появилась Соня. Такое с ним было впервые.
Будь на его месте Белецкий, проблемы не возникло бы. Он сводил бы практикантку в ресторан, подарил духи или золотое колечко; в итоге соблазнил. И все это легко, играючи, с улыбкой и комплиментами. А Слава Житков так не умеет, Слава – цельная натура. Не разменивается, отдается весь. Как втемяшится что в голову, топором не вышибешь.
Полный смущения, он стал позволять себе мелкие знаки внимания, поминутно вызывал практикантку в кабинет, расспрашивал, как жизнь, учеба, какие проблемы. Проводил домой, раз, другой… Напросился на чай. Соня снимала комнатушку в спальном районе. Напился чаю… Причем даже не догадался принести торт или конфеты. Не умеет Слава ухаживать за девушками. И за Светой, женой, не умел, скорее она проявляла инициативу. И Соня не умеет. Сидят, молчат, говорить не о чем; Слава украдкой рассматривает Соню. Однажды осмелился, погладил по голове, приобнял… А дальше как-то само получилось… все. Любовь все-таки догнала Славу и приложила от души. Он стал светиться изнутри таким ярким светом, что коллеги зашептались по углам. Сообщили Свете, а как же! Доброжелатели. Та поступила опрометчиво, прилетела, закатила скандал, обозвала эту разными нехорошими словами. Ей бы подумать хорошенько, ведь прекрасно знала, что Слава упрям как бык, и если втемяшится что в голову, вышибить можно только терпением, дипломатией, слезами и сердечными приступами. Чувство долга, сидящее в нем, с легкостью забило бы сорняк непрошеной любви, дай время. Но Света, оскорбленная, слепая от ревности, примчалась и… Какая там дипломатия! Хорошо хоть, не убила практикантку – а ведь могла запросто! Света полная, крупная, под стать Славе. Соня против нее – тьфу! Но в делах любви верх берет зачастую не сильный, а слабый. Слава на руках занес Свету в свой кабинет, с силой усадил на диван и сказал, как припечатал: «Не сметь!»
