Новый председатель довольно испуганно и вымученно улыбнулся.
– Познакомьтесь, пожалуйста, – заговорил он, представляя дядю Лешу, – Глазов Алексей Алексеевич, наш бригадир садоводства… Воюем с ним из-за шефов… Мне дали двести человек, но только на картошку, – объяснял председатель, обращаясь ко всем, но больше – к стоящему напротив высокому крупному мужчине в сером глухом плаще и шляпе.
– Что, действительно скармливаете коровам? – спросил тот.
– Некондицию, только некондицию, Виктор Иванович…
– А отчего она выходит, некондиция… – попытался вставить дядя Леша, но председатель его перебил:
– Винзавод теперь не принимает, производство соков нам невыгодно разворачивать, сад в общем небольшой…
– Так вы что, еще не убирали яблоки? – довольно строго спросил вдруг Виктор Иванович.
– Да нет, Виктор Иванович, план мы перевыполнили… Сто двадцать пять процентов дали… Потрудились на славу… всем колхозом…
– Да там еще два плана! А то и три! – заволновался вдруг дядя Леша. – И какие яблоки остались! Убрали-то раннеспелые сорта, нележкие… А самое яблоко – на ветке… да на земле… некондиция! – дядя Леша зло зыркнул на председателя. – Отчего оно некондицией становится? На земле лежит… Некондиция…
– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь. – Виктор Иванович улыбнулся, глядя дяде Леше в глаза. – Подумаем мы насчет шефов, подумаем…
– Так думать-то некогда. – Дядя Леша инстинктивно потер левую половину груди. – Некогда думать… Убирать надо… сад – он же живой… Не уберем мы, он обидится, плодоносить долго не будет…
Все вокруг вдруг заулыбались.
– Ну, это уже мистика… – Виктор Иванович тоже улыбался.
– Алексей Алексеевич, – торопливо подсказал новый председатель.
– Это уже мистика, Алексей Алексеевич… А нам надо быть реалистами… Вы вот мне скажите лучше, сколько лет живет яблоня… Я, признаться, так и не знаю… Двадцать, тридцать?..
Дядя Леша глянул недоверчиво на Виктора Ивановича.
– Яблони – как люди… по-разному живут… У кого жизнь какая… И шестьдесят, и восемьдесят… и сто лет живут…
– Сто? – Виктор Иванович и остальные, кажется, не совсем поверили.
– Да вот… – дядя Леша поднял сетку, которую держал в руках. – Вот яблоки с яблони восемьдесят второго года рождения. Тысяча восемьсот восемьдесят второго года… Больше ста лет выходит…
И стоящие вокруг серьезные люди подались сюда сразу и с почти детским любопытством смотрели на столетние яблоки…
– Для сада терпение нужно… Есть ведь сорта, они в пятьдесят лет только плодоносить начинают… – объяснял дядя Леша.
– Да, долго… – задумчиво произнес Виктор Иванович, отрывая взгляд от сетки с яблоками. – Мы на юге области закладываем спецхоз на четыреста гектаров плодовых деревьев и кустарников. Не хотели бы там поработать? Нам нужны хорошие специалисты.
– Не, – смутился дядя Леша. – Я уж тут…
– Почему? Там перспектива…
– Знаю я эту перспективу, – перебил его дядя Леша. – Скороспелок натыкают… Через пять лет урожай, через десять – вырубай… Это не яблони… Яблони у нас…
– Ну, а если вдруг на месте этого сада комплекс будет строиться?
– Какой комплекс? – быстро спросил дядя Леша.
– Птицеводческий комплекс… Вы ведь наверняка знаете, что в районе, и в колхозе в частности, начался процесс переспециализации…
Дядя Леша подался чуть вперед, спросил недоверчиво, настороженно:
– Чегой-то – на месте сада? Где такое записано? У нас на пятилетку план по яблокам… И зачем тогда специализацию было делать, если теперь это… пере…?
Виктор Иванович улыбнулся.
– Я не посягаю на ваш сад, Алексей Алексеевич, я говорю в принципе…
– Так и я… в принципе… А мы в пятилетку записаны, сад никакая собака не тронет…
– Я не спорю с вами, Алексей Алексеевич… Сад ваш наверняка хороший, красивый, и яблоки вот… – Виктор Иванович глянул на сетку в руке дяди Леши. – Но вы у любого спросите, что сегодня нужней: сад или птицеводческий комплекс? Нам народ надо кормить, Алексей Алексеевич.
– Так что ж, значит, чтоб накормить – сад под корень? А? – глаза дяди Леши сузились, он подался вперед.
– Да вы успокойтесь, – улыбнулся Виктор Иванович. – Мы видим, как вы любите сад.
– А чего мне его любить? – Кажется, дядя Леша уже не мог успокоиться. – Чего мне его любить? Чего хорошего я через него видел? У меня, может, через него вся жизнь перевернутая!.. Только я вот чего тебе скажу…
Председатель схватил дядю Лешу за локоть, останавливая, но тот вырвал руку:
– Да пусти ты! Я вот чего скажу… И сам понимаю, и по рассказам знаю… Жили не то что теперь… Мясцо ре-едко в щах, ре-едко… А в новину, бывало, и пухли, жрать совсем нечего. Только сады-то все держали!.. В каждом колхозе свой сад!.. Не в сытости дело, от яблок брюхо не вырастет… не в сытости дело, а в радости, в радости, понял, как тебя…
Он вбежал, задыхаясь, на пятый этаж, остановился у приоткрытой двери с цифрой «55», из-за которой доносились тихие глухие голоса, вошел.
В квартире было полутемно, серо. Первое, что он увидел, – зеркало в прихожей, завешанное полотенцем, и телевизор в комнате, которым хвастался Николай. Экран телевизора был прикрыт тряпкой. На диване лежал пластом, не двигаясь, Витек. Из кухни быстро шла Райка. Она не видела дядю Лешу.
– Рай! – позвал он тихо.
– Ой, дядь Леш, дядь Леш! – прижалась Райка к его плечу, став вдруг маленькой и жалкой.
– Рай, кто там? – спросила из комнаты тетка Ира чужим, сорванным криком голосом.
– Свои это, свои! – испуганно крикнула в ответ Райка и зашептала, глядя снизу: – Ты бы шел, дядь Леш…
– Да как же, – забасил дядя Леша, не понимая.
Тетка Ира вышла в прихожую, в черном, с провалившимися глазами на сером лице, с синими покусанными губами. Сзади ее удерживала за руку какая-то старуха.
– А, куманек дорогой явился! – громко заговорила тетка Ира. – С яблочками со свово сада, с бутылочкой! Друг от самого детства, как же… Ты чего пришел? – грозно спросила она. – Сестру мою на тот свет свел, теперь мужика? Горбил на твой сад всю жизнь… А?! – Голос ее поднялся до невыносимого.
– Ир, – заговорил хрипло и испуганно дядя Леша, но она, поднимая руку и вырываясь от старухи, закричала в близкой бабьей своей истерике:
– Пошел отсюда, гад! И только приди! Приди только на похороны! Попробуй только!
– Иди, дядь Леш, иди, видишь, какая она, – Райка подталкивала дядю Лешу к двери.
Спускаясь по лестнице, он заклохтал вдруг горлом, шмыгнул громко носом, торопливо провел рукавом пиджака по глазам…
