Задача была чрезвычайно сложна: не было ни словаря, ни
учебника, ни вспомогательных материалов. Изучение тибетского шло с помощью
человека, знавшего персидский и тибетский. Но хотя Чома был прилежным учеником,
этого было явно недостаточно, и он задумал продолжить изучение языка в
тибетских монастырях. Английский патрон одобрил эти планы, и Чома с
рекомендательными письмами в кармане отправился в ламаистский монастырь в
Занскар, на гору Зангла, что в самой западной части провинции Ладак. Он прибыл
туда 26 июня 1823 года.
Когда Кёрёши прибыл в Занглу, то уже немного говорил
по-тибетски и сумел объяснить ламе свои цели, склонив его помочь ему в их
достижении. Этого ученого ламу звали Сангье Пунтцог. В предисловии к своему
словарю Чома Кёрёши дает ему самые лестные характеристики. О своем пребывании в
монастыре Чома писал так: «За время моего пребывания в Занскаре я при искусном
руководстве высокоученого ламы изучил грамматику тибетского языка и познакомился
с некоторыми сокровищами литературы, соединенными в 320 толстых печатных томов,
составляющих основу тибетской учености и религии».
Пищу Чомы в монастыре составлял лишь соленый чай с молоком и
маслом. Как жил в их деревне венгерский ученый, в Зангле помнили и сто лет
спустя. Когда в начале ХХ века в тех местах побывал другой европейский
путешественник, он встретился со стариками, которые по устным рассказам знали о
Скандер-беге (то есть господине Шандоре – так на восточный манер именовал себя
Чома). Они рассказали, что Скандер-бег ходил в простой одежде тибетцев,
состоящей летом из грубого сермяжного кафтана, шапки-скуфьи с отогнутыми краями
и войлочных сапог или плетеных соломенных лаптей. Зимой же на это надевалась
овчинная шуба, а на ноги – кожаные сапоги на шерстяной подкладке.
Один из древних стариков поведал, что Скандер-бег, читая,
постоянно держал руки под одеждой, согревая их за пазухой или под мышками, и
высовывал их на мгновение лишь для того, чтобы перевернуть страницу. А
учитывая, что в долгие занглайские зимы температура обычно бывала минус 20–30
градусов, а в нетопленых монастырях минус 15–20, то можно лишь поражаться
подвижническому труду венгерского ученого. Топить было нельзя, так как печей в
Ладаке не было, а дым открытого очага, разъедая глаза, сделал бы работу
невозможной.
В монастырь, или, по-местному, гомпа, построенный в горах
над деревней, вела узенькая тропка над пропастью. В самой обители грубо
тесанная каменная лестница шла наверх, на второй этаж, где келья 3 ґ 3 метра
была жилищем венгерского ученого, которое он делил со своим наставником, другом
и помощником – ламой. А доктор Джерард, английский врач-гуманист, объезжавший
эти края, чтобы делать прививки от оспы, так увековечил его дни: «В этом месте
он, лама и слуга в течение трех или четырех месяцев теснились в помещении 9 ґ 9
футов: они не решались покинуть это убежище, потому что почву устилал снег и
температура была ниже нуля. Тут он сидел, завернувшись в бараний тулуп,
скрестив на груди руки, и в такой позе читал с утра до вечера, после
наступления сумерек учил без огня или света плошек, спал на полу, и только
стены защищали его от суровости климата».
«Беру на себя смелость признаться, – писал Чома, –
что я – не только лингвист, я изучил множество языков для того, чтобы
проникнуть в сокровищницы давно прошедших эпох, узнать культурные тексты,
приобрести полезные знания». Венгерский исследователь впервые поведал миру о
скрытых в тибетских монастырях священных и научных текстах. Он впервые описал и
изучил их, с помощью ученого ламы составил список сакральных выражений. Уже во
время пребывания в Зангле он установил, что тибетская литература почти целиком
состоит из точных, выверенных переводов классических санскритских текстов. А
поскольку оригиналы на санскрите большей частью утрачены, то эти переводы –
Канджур и Танджур – имеют исключительное значение в истории буддизма. Кроме
того, чтобы сориентироваться в совершенно новой и неизведанной области –
тибетской литературе, – Чома просил образованнейших лам Тибета для него
составлять компендиумы, глоссарии, краткие справочники, проливавшие свет на
отдельные научные вопросы. Поэтому многие современные ученые уже в нашем веке
неоднократно находили в различных тибетских монастырях рукописи, в клеймах
которых стояло: «Составлено по просьбе европейца Скандер-бега».
Накопленных знаний Чоме уже хватало для того, чтобы
составить тибетскую грамматику, краткую историю Тибета, описать его географию и
литературу. Кёрёши радовался скорому завершению своего труда, так как надеялся
вернуться к истинной цели своего путешествия – поиску прародины венгров. В
рукописях и печатных томах Танджура он встретил упоминания о загадочных югарах
и их стране Югере, а также текст, переведенный, как было указано, с языка
югаров. Он подозревал, что под этим именем скрываются угры, то есть венгры, а
потому стремился проникнуть глубже в Тибет и в священную Лхасу, в
книгохранилищах которой надеялся узнать много нового о югарах.
После полуторалетнего беспримерного труда Чома покинул
Занскар, собираясь продолжить сбор материалов для словаря в других монастырях.
Еще в Зангле местные жители стали к нему подозрительны: почему он, интересуясь
буддистскими книгами, не идет в монахи? Зачем изучает, помимо священных книг,
историю и географию? Приближенные последнего ладакского короля могли думать,
что он шпион какой-нибудь европейской державы или тайный уполномоченный
индийско-британского правительства. Чома и не предполагал, что в английском
поселке Сабатху он окажется под таким же подозрением, но только со стороны
английских властей. Подозрение вызвало то, что он, европеец, прибыл в Сабатху в
тибетской одежде. На донесение коменданта от начальства пришел ответ: «Прошу
задержать европейского путешественника до получения мною указаний от главного
консула из Дели». Для служаки-военного «задержать» означало «арестовать как
шпиона». Ответ из Дели содержал требование «мистеру Чоме» написать подробный
рапорт о себе и о своих планах. В нем он описал свой предшествующий путь,
отчитался о своих научных трудах, изысканиях и планах на будущее, для
осуществления которых попросил содействия и помощи от Калькуттского Азиатского
общества. Ответ на рапорт разогнал сгустившиеся над Чомой тучи: его планы на
основании его аргументов сочли важными и значительными и выделили ему
ежемесячную стипендию в 50 рупий. Кёрёши вновь облачился в восточный кунтуш и
пустился в путь, который на этот раз лежал на север, в провинцию Базехр, к
монастырю в Канаме. Три года ровным счетом он прожил в лачуге возле канамского
монастыря, готовя материалы для своего словаря. «Две грубые скамьи и пара еще
менее удобных стульев составляли всю обстановку его маленького жилища, но
помещение производило впечатление жилого, потому что вокруг его хозяина в
стройном порядке были уложены тома Танджура и Канджура, тибетские произведения,
манускрипты и тексты», – записал доктор Джерард, навестивший Чому в его
канамском уединении. Все деньги, которыми снабжало его правительство Британской
Индии, Чома тратил на оплату труда ламы, слуг из монастыря и на покупку книг,
себе оставлял только минимум на скудное питание да простую одежду.
В ноябре 1830 года он покинул Канам, чтобы проследовать в
Калькутту для издания своих трудов. И грамматика, и «Опыт словаря» были изданы
в 1834 году тиражом по 500 экземпляров. Ученый не претендовал на гонорар: он
предложил его своим патронам в качестве благодарности за их поддержку. Пока же
его труды готовились к печати, он жил в особняке Бенгальского Азиатского
общества. Там он жил несколько лет, после своего путешествия в Сикким, работая
библиотекарем Общества, писал свои рукописи, составлял каталоги санскритских и
тибетских книг, писал научные труды и статьи для научных журналов «Journal of
the Asiatic Society of Bengal» и «Asiatic researches», посвященные тибетской
литературе и языку. Именно они заложили основы совершенно новой отрасли в
ориенталистике – тибетологии, которая теперь преподается в каждом уважающем
себя европейском университете. Один из его трудов, «Будда и его учение»,
многократно переводился на разные языки и переиздавался в прошлом и нашем столетии.
Помимо избрания почетным членом научных обществ в Великобритании и на родине,
произошло еще одно радостное событие: собранные для Чомы по подписке по всей
Венгрии деньги, посланные ему в Тегеран еще в 1821 году, наконец нашли своего
адресата. Но Чома привык давать, а не получать. Поэтому он написал в Эньед
своим профессорам, прося их в качестве благодарности за оказанную ему поддержку
принять от него полученную с родины помощь и сэкономленные им деньги – всего
450 золотых.
