Родовой символ как знак судейской привилегии рода мог крепиться только к судейскому креслу, так как он являлся выражением судейского принципа в целом. Поэтому в «Саксонском зерцале» судебное разбирательство называется «судом шеффена», а о свободном роде судебных заседателей говорится: «Это кресло передает по наследству отец старшему сыну». Суд был непосредственно связан со двором родового старейшины. По этой причине отличительной чертой судейского кресла был родовой символ, изображенный в своей изначальной форме. На нем не должно было иметься каких-либо дополнительных штрихов. В этой форме он должен был нередко встречаться на гербах свободных родов, где могли иметься шеффены.
Клятва, которую должен был давать старейшина рода, очевидно, являлась торжественным обещанием исполнять права истинного судьи — первопредка рода. Поэтому данное действие должно было сопровождаться символом, а именно касанием его рукой. При каждом действии, в котором был задействован родовой символ, происходило касание его рукой. Эта традиция проистекает в первую очередь от обычая подтверждения документа, о котором мы поговорим в следующей главе.
Именно на хандгемале приносил свою клятву вызванный на поединок свободный человек. Этот делалось даже тогда, когда надо было отвергнуть этот поединок. Свободный мужчина при помощи хандгемаля подтверждал, что он сам не являлся судьей, то есть старейшиной рода. Подобная трактовка хандгемаля позволяет распутать одну из самых сложных исторических головоломок, так как согласно «Саксонскому зерцалу» доказательства должны были происходить через клятву и видимость. Если допустить, как это сделали мы, что под хандгемалем подразумевался родовой символ, тогда интерпретация судебных обычаев древних германцев не является сложным занятием. Родовой символ мог быть нарисован в любое время, а затем через специальное приложение руки он становился хандгемалем, а само действие было приравнено к принесению клятвы.
В завершение этой главы надо указать на то, что слово «хандгемаль» в документах XII–XIII веков могло употребляться и в иных значениях. «Хандгемаль» мог по своему значению приравниваться ко «двору благородного человека» (noblis viri mansus), или к «свободному имуществу» (praedium libertatis), и даже к «основному сырью» (curtis principalis). Данные значения слова «хандгемаль» являются поздними искаженными трактовками. В данном случае самым главным моментом для понимания статуса главы рода являются взаимоотношения старейшины рода и первопредка рода. Символ, через который в настоящем времени реализовывались эти отношения, становился именем племенного двора, как главного двора рода, как основа его свободы.
Документы и родовые символы
Для правовой жизни древних германцев документ был совершенно чуждым явлением, так как для наших предков написанное слово не было ни доступным, ни имеющим смысла. Право, для исполнения которого требовался документ, являлось умозрительным и стремящимся к своему отвлеченному воплощению. Для германского человека суд и право, напротив, имели религиозное происхождение.
Документ становится принципиальным явлением для позднего римского права, которое полностью избавилось от отголосков своего религиозного происхождения. Когда германские народы наладили более-менее мирное общение с народностями, проникнутыми римской культурой, то они впервые столкнулись с документами. Значение документов сначала закрепилось в германской культуре, а затем стало существенно усиливаться после того, как церковь стала настаивать на письменном фиксировании всего, что связано с правовыми действиями.
Германская сущность всегда противилась утверждению этого инородного элемента в собственном праве. Это противостояние, происходившее в различных племенах и народах, продолжалось достаточно долго. Но были исключения. Так, например, остготы после создания собственного государства на территориях, некогда принадлежавших Римской империи, очень быстро приспособились к правовым обычаям подчиненного им народа. Аналогичную ситуацию можно было наблюдать и у бургундцев. У лангобардов и франков это был более длительный процесс. Дольше всего приживание документа длилось в родных землях германских племен. Это заняло несколько столетий.
Не стоит полагать, что одновременно с документом прижилось римское право и дух этого права. Это было бы по меньшей мере удивительным. Признаком несломленной силы германского права являлся тот факт, что документы, насколько их воспринимали, имели совершенно иной смысл. Они были превращены в символы. Это не было присуще римскому праву даже в самые ранние времена. Никак не подтверждено, что нечто подобное можно было бы проследить на различных стадиях развития у отдельных народов и племен. Нам предстоит рассмотреть, какую роль играл родовой символ в этой борьбе идей. Римский документ как юридическая формальность мог иметь своей целью законное исполнение решения, инициированного одним из участников юридического дела. Одновременно с этим документ мог создавать доказательства заключительного акта, в данном случае он именовался «carta», либо же создавать доказательную базу. В последнем случае он назывался «notitia». Согласно же германской традиции все права реализовывались в виде символических действий. В качестве доказательства могли выступать либо овеществленный символ, либо клятва, либо клятвенное свидетельство личности, которая принимала участие в юридическом действии.
Признание документа в духе римского права выступало в качестве исполнительного инструмента. Но в германском праве оно стало доказательством. Проникнув в ядро германского права, документ уничтожил его основную идею.
На протяжении столетий, о которых здесь и пойдет речь, документы (точнее говоря, частные документы, что являли собой полную противоположность общественно-правовых документов императоров и королей) касались преимущественно следующих тем: передача в собственность земельных участков, переход обязательств по предусмотренным платежам, обещания, данные городскому сообществу, дарения, освобождение крепостных и т. д. К сфере действия лангобардского права примыкает так называемый «Cartularium langobardicum», который был составлен в XI веке. Это был перечень правовых дел, для которых такая форма как документ являлась уже вполне привычной. Нечто аналогичное можно было наблюдать в отношениях, которые регулировались франкским правом. Действия, которые сопровождали передачу собственности, мы уже достаточно подробно рассмотрели в предыдущей главе. Однако мы ограничивались изучением роли, которую в этих действиях мог играть родовой символ. Можно однозначно утверждать, что акт передачи собственности имел религиозный характер, который мог быть воплощен только в символе. Во время этого действия не могло быть места документу, ни в форме carta, ни в форме notitia. Однако давление внешних факторов было настолько сильным, что отказ от документов не мог быть продолжительным. Однако документы тогда относились отнюдь не к разновидности актов продажи или дарения земельных участков.
Доказательством внутренней силы германского права являлся тот факт, что оно отказалось от использования документа в форме carta, как он понимался в римском праве. Передача собственности оставалась тем, чем и являлась до этого, — символическим действием. Документ всего лишь приобщался к этому акту, превращаясь в результате в символ.
