Беспокойство, давно уже донимавшее физиков из Лос-Аламоса и «Метлаба», в значительной степени разделял и Стимсон. Он также размышлял о том, что может принести в мир пришествие ядерного оружия, не будет ли поставлена под угрозу судьба человеческого рода.
Стимсону было 77 лет. В 1909 году Теодор Рузвельт, дальний родственник Франклина Рузвельта, назначил его на пост Генерального прокурора США. Стимсон обладал сильным чувством нравственности, верил в человечность и международное право. Он испытывал страх от того, что столь колоссальная война затуманила мораль у лидеров западных демократий. Когда Союзники засыпали зажигательными бомбами Дрезден, Гамбург, а затем и некоторые японские города, он считал это проявлением тотальной войны, которую решительно не принимал. Стимсон считал: атомную бомбу нужно использовать так, чтобы свести к минимуму жертвы среди мирного населения. «Закрепившаяся за Соединенными Штатами репутация государства, ведущего войну в духе честного соперничества и принципов максимально возможной гуманности, — сказал он Трумэну, — это величайшее достояние, которое позволило бы обеспечить мир на несколько последующих десятилетий. Я считаю, что аналогичный принцип сохранения жизней мирного населения должен применяться, насколько это возможно, и при использовании любого нового оружия».
По крайней мере следовало сохранить Киото — древнюю столицу Японии, крупный культурный центр. Там Стимсон провел свой медовый месяц. И на этот раз Гровса удалось убедить. Киото исключили из списка целей.
Временный комитет
Для решения некоторых послевоенных проблем, касающихся использования атомного оружия, Стимсон с одобрения Трумэна учредил так называемый Временный комитет. Подобное название указывало на то, что организация должна была служить временной заменой для постоянной политической организации, которую следовало основать в ближайшем будущем Конгрессу США либо создать в соответствии с международными договорами. Задачей комитета была разработка позиции США относительно использования атомного оружия в военное время, а также обсуждение определенных аспектов послевоенной атомной политики, в том числе международного контроля над ядерным оружием. Авторами этой идеи выступили Буш и Конэнт. Возглавил комитет Стимсон. В его состав вошли Буш, Конэнт, президент Массачусетского технологического института Карл Комптон (брат Артура Комптона), заместитель государственного секретаря Уильям Клейтон, заместитель Главного секретаря военно-морского флота Ральф Бард и помощник Стимсона Джордж Л. Харрисон. Позже к ним добавился Бирнс. На первом заседании Временного комитета было признано, что работе организации могут существенно посодействовать ученые, занятые в Манхэттенском проекте. И в качестве членов научного отдела этого комитета были рекомендованы Артур Комптон, Лоуренс, Ферми и Оппенгеймер.
Специальные совещания с участием Стимсона и Гровса, а также несколько первых заседаний Временного комитета позволили Бирнсу в общих чертах понять круг стоящих перед организацией задач. Первое заседание, на котором в полном составе присутствовал весь комитет, в том числе и его научный отдел, состоялось в Пентагоне 31 мая. Кроме того, на собрание пригласили начальника штаба сухопутных войск генерала Джорджа К. Маршалла, Гровса и несколько консультантов.
Отдельные члены комитета по конкретным вопросам быстро выработали свои собственные позиции. Оппенгеймер выступал за свободный обмен информацией по атомной программе с акцентом на мирное применение ядерной энергии, причем еще до использования бомбы. Согласно его точке зрения, это бы значительно повысило моральный авторитет Америки. Разумеется, у него на душе осталось невысказанное желание: чтобы потомки запомнили Манхэттенский проект и его лично — директора Лос-Аламосской лаборатории — в связи с улучшением условий жизни человека, а не в связи с оружием массового поражения.
Но по обмену информацией возник вопрос: как именно должна быть построена международная контролирующая организация, которая будет регламентировать случаи и цели, оправдывающие обмен такой информацией? Стимсон чувствовал себя неуверенно: «Госсекретарь спросил, надзор какого рода может быть эффективен и какова будет позиция демократического правительства по сравнению с тоталитарными режимами по такой программе международного контроля, одновременно предусматривающей свободное научное сотрудничество». Прежде всего сами тоталитарные режимы не были склонны к строгому соблюдению международных договоренностей. Под этими словами, конечно же, подразумевалась предполагаемая реакция Советского Союза.
Оппенгеймер верил в советских ученых и подчеркивал, что в России всегда очень внимательно относились к науке. Возможно, Советский Союз — очень осторожно — можно было бы ознакомить с Манхэттенским проектом в самых общих чертах, чтобы обеспечить дальнейшее сотрудничество. Это утверждение смутно напоминало о той беседе, что состоялась между Оппенгеймером, Пашем и Джонсоном в августе 1943 года. Тогда он сказал, что не хотел бы, чтобы засекреченная информация об атомных разработках попала в СССР по теневым каналам. Теперь он искал каналы, которые находились бы на виду и позволили сделать шаг навстречу концепции «открытого мира», предложенной Бором.
Оппенгеймера неожиданно поддержал Маршалл: он высказался, что неуступчивость СССР скорее надуманна, нежели реальна. В реальности же недостаточная готовность СССР к сотрудничеству проистекала из вполне обоснованного беспокойства русских за безопасность собственного государства. «Генерал Маршалл был уверен: нам не следует бояться того, что русские, узнав о нашем секрете, раскроют его японцам. Он поднял вопрос, насколько желательно пригласить двоих передовых советских ученых, чтобы они были свидетелями испытания [„Троицы“]».
Если бы на этой дискуссии присутствовал Черчилль, то было бы не сложно представить его реакцию на предложение Маршалла. Черчилля не было, а присутствовал Бирнс. «Мистер Бирнс высказал опасение: если мы поделимся информацией с русскими, даже в общих чертах, Сталин захочет стать нашим партнером. Он считал такое развитие событий вероятным, поскольку подобные договоренности и поручительства существовали между нами и британцами… [Он] высказался о том, что наиболее желательно было бы как можно активнее форсировать исследования и производства, связанные с ядерной программой, чтобы быть уверенными: мы опережаем русских — и в то же время прилагать все усилия для улучшения наших политических связей с СССР. С этим предложением согласились все присутствующие».
Это был давно отработанный метод, позволявший надежно закрыть ту дверь, которую Оппенгеймер желал широко распахнуть. Бирнс считал, что знает об атомной бомбе достаточно много для понимания того, насколько ценным козырем может быть ядерное лидерство США в послевоенных советско-американских отношениях. Иными словами, он совсем не знал, что такое атомная бомба. Активное стимулирование производства и исследований могло дать только один итог. И это был совсем не тот итог, к которому стремился Бирнс.
Собравшиеся удалились на ланч и вернулись к обсуждению в 14:15. Из тех, кто был на встрече утром, отсутствовал только Маршалл. Перед ланчем стали обсуждать вопросы, связанные с предстоящим применением бомбы против Японии, и после перерыва тему продолжили.
