Ей стало больно, и она вскрикнула, завозилась и грязно выбранилась. Это так не шло к её мягкому лицу и белокурым локонам. Я разозлился и изо всех сил ударил её по лицу.
Потом вытащил из коробки, отделения № 1, флакон с зельем. Она зачмокала и присосалась к нему, как младенец к мамкиной груди. В ту же минуту из её рта раздались всхлип, чавканье и бульканье, с шипением потекли пена и грязь. Я задрал и натянул на лицо подол её платьишка, чтобы не видеть пузырящегося, мокрого, багрово-чёрного…
Я просто хотел продолжить анатомические исследования, чтобы ничто мне не мешало. У меня тянуще, приятно ныло и сжималось в низу живота. Так бывало, когда я, запершись от бабки, смотрел порнушку. То, что набухало и росло в брюках, требовало, чтобы я продолжил начатое.
Вы в детстве играли в инквизицию? Отрывали у жука лапки? Жгли муху под увеличительным стеклом? Резали дождевого червяка осколком бутылочного стекла? И чувствовали при этом странное, преступное возбуждение и удовольствие? И что, вы считались после этого особенным ребёнком?
Бабка рассказывала, что маленьким я любил смотреть по телевизору передачи о животных. Но не все, а те, где кто-то кого-то ел. Я бросал свои игрушки и подходил близко к экрану, чтобы рассмотреть. Нет – не хищника: его приёмы были примитивны, объяснимы и скучны. Меня завораживало поведение жертвы.
Наблюдал, как мучительно и беспомощно дрожали и вытягивались ноги антилопы, в которую с аппетитом вгрызались львы – или лягушки, которую частями заглатывала змея. Как закатывались и мутнели в предсмертной истоме глаза.
– Ах, стервёныш! – смеялась мама. Она сидела на коленках у кавалера. Указывала бутылкой на экран и изумлялась заплетающимся языком: «Нашёл, чё смотреть. А ну, брысь отсюда!»
Помню, один ухажёр приволок старый компьютер, мама тогда ужасно бранилась. От её брани я в соседней комнате зажимал руками уши и колотился головой о стену, чтобы выколотить ужасные слова.
Я довольно быстро научился вставлять в компьютер диск и нажимать «паузу», останавливая нужный кадр. И уже ничто не мешало мне, затаив дыхание, во всех подробностях жадно рассматривать момент смерти. А потом возвращать и повторять смерть снова и снова. Мальчишки, ну кто из вас этого не делал?!
Подростком я полюбил пасмурную погоду. Если светило солнце и безжалостно, пронзительно синело небо, и люди говорили громко и возбуждённо – мною овладевала необъяснимая тревога, тягостное беспокойство и раздражение. Как будто некто стоял за моей спиной, и я должен был что-то немедленно предпринять: куда-то бежать, что-то делать.
Помните конечные кадры «Сонной лощины»? Там земля расцвечивалась всеми красками, небо прояснялось и деревья покрывались цветами. А я испытывал досаду, тоску, злобу. Я готов был разбить кулаком экран вдребезги. Мне хотелось, чтобы снова всё покрылось мраком. Чтобы свистел ветер и гнал тучи, деревья высохли и скорчились, а люди уютно прятались в стенах церкви и тряслись от страха.
Зато забавно было смотреть фильмы, в которых экзорцисты изгоняли дьявола из одержимых. Зло со свистом и завыванием, вихрем покидало тело жертвы и вылетало куда-нибудь в окошко. Если бы это было так легко – да только Зло никогда не уходит из человека насовсем.
Гораздо интереснее было смотреть про маньяков с их навеки сумрачным рассудком. Вот уж кто был истинным исчадьем ада, живым воплощением дьявола на земле.
Скажете, среди вас нет маньяков? Ну-ну. А я уверяю, что в каждом человеке живёт маньяк: эмбрион маньяка, маньяк в зародыше, маньяк в зачаточном состоянии.
Когда в ваши окна бьётся ветер и на улице трещит мороз, а вы лежите в тёплой мягкой постели – вам уютно и приятно. Но если вы вообразите, что кто-то в это самое время мучается от холода – при этом контрасте ваше ощущение тепла и уюта намного обострятся, правда? И это пробивается слабенький росток маньяка.
Когда мать исступлённо шлёпает малыша, и ему уже не хватает воздуха для плача… А она входит в раж и не может остановиться… И, ужаснувшись содеянному, хватает ребёнка и жадно, жадно обнимает, тискает и целует солёную от слёз пухлую щёчку, плача вместе с ним и бормоча о прощении… Тогда в ней тоже поднимает голову готовый вылупиться маньяк: маленький такой, усипусенький маньячоныш.
Бабка била маму. Мама била меня. Люди – это переплетение сообщающихся сосудов зла. Как-то в очередной раз, исколотив меня до посинения, до икоты – мама очнулась, повела глазами, приходя в себя…
Помню, мы очутились на лугу, покрытом цветами. Я с глазёнками, полными слёз, всё еще всхлипывал от сладкой обиды, прерывисто вздыхал, содрогаясь всем тельцем. Вокруг было море цветов. Вдруг случилось необъяснимое, поразительное: все цветы разом вспорхнули и затанцевали, и закружились вокруг, щекоча лепестками моё лицо.
– Мама, цветы ожили! Живые цветы!
– Вот балда, это бабочки. Бабочек не видел?
Машка шла под дождём, в ботинках давно квакали лягушата. Машка с завистью посматривала на встречных девчонок в модных ярких резиновых сапожках на каблучках. У одной ваще прозрачные, и каблучки будто стеклянные – офигеть! Год воли не видала – а как изменилась мода!
Машка только вышла с биржи труда. Ископаемая тётка, с бараньей «химией» на голове, взяла Машкины документы и фыркнула:
– Нормальным-то негде работать, – и крикнула кому-то в соседнюю комнату: – Соображают, нет, кто амнистию объявляют? Ни жилья, ни работы – пинком с зоны в свободное плавание! На шею трудящимся. Только в обществе обстановку нагнетают. Социальную напряжённость усиливают. Статистику по преступности портят.
Тётка была, типа, шибко грамотная. Она покопалась в своём компьютере. Сунула направление: уборщицей в магазин – да и то, если хозяин согласится. Машка, только вышла с биржи – это направление скатала в тугой шарик и щелчком отправила в лужу. В свободное плавание. Чё, её на помойке нашли – грязной тряпкой по полу возить?!
В данный момент Машку гнели две прямо противоположные проблемы. Она хотела кушать и хотела по большому в туалет. Но кушать всё-таки хотела больше.
На карточке у неё была небольшая сумма. Но Машка, как хомячок – зёрнышки за щёчкой, придерживала деньги для более достойного применения, не собиралась тратить их на такую ерунду.
Зашла в первый попавшийся супермаркет, встала в уголке, чтобы не напрягать охранника. Рядом была секция шкафчиков-ячеек для сумок.
Подходили женщины и запирали в них свою поклажу. Машка делала вид, что увлечённо рассматривает табачную витрину, а сама одним глазком косилась на пакеты. У одной сквозь прозрачный пластик просвечивал круг колбасы, сырный брикет, батон, связка бананов. Самая дичь. Женщина оставила всё в шкафчике под номером «13» и скрылась в торговом зале.
Машка помотала головой, будто стряхивая дождевые капли. Из волос выпала заколка. Вскрыть болтающуюся на соплях хлипкую дверцу – дело одной секунды. А не оставляй продукты в ячейке под номером «13»!
С аппетитом пообедала на мокрой скамейке в парке. Проблема № 2 заявила о себе с утроенной силой. Тут бы и можно было сделать дела в кустиках. Но подтирать попу сырым лопухом – удовольствие ниже среднего.
