– Ой, как хорошо! Теплый еще…
Ровная мерцающая гладь моря была удивительно спокойна. Маша и Лео сели на песок. Они долго молчали, пока Маша не произнесла с тихим вздохом:
– Ну что, поговорим? Только я первой начну, ладно?
– Хорошо… – так же тихо откликнулся Лео.
– Понимаешь, я очень любила тебя тогда. Очень любила. И счастлива была безумно. А с другой стороны – я не смогла бросить Платона одного. Так почувствовала его отчаяние, будто сама его пережила. Да, оно было моим собственным. Я не умею этого объяснить, Лео. Много раз пыталась, но так и не смогла никому объяснить. Наверное, и не надо объяснять, если не получается.
– А знаешь, почему не получается?
– Почему?
– Потому что этому нет объяснения.
– Чему нет объяснения? – удивилась Маша. – Тому, что в тебе сидит необходимость помочь человеку?
– Необходимость помочь есть у всех, Маш. Вопрос в другом – в какой степени помочь. Никто не должен класть себя на алтарь этой помощи, как жертву. Это неправильно, это глупо, в конце концов.
– И даже когда в помощи нуждается твой брат? Что ты говоришь, Лео? Как можно бросить в беде родного брата?
– Маш, но это мой брат! Не твой! В этом все дело! Я бы сам с ним разобрался! И разве я тебя просил тогда заниматься Платоном? Нет, не так… Разве надо было им заниматься до такой степени, что…
– До какой степени? Ну же, продолжай!
– До степени предательства! Ведь ты же меня предала, согласись?
– Я любила тебя, Лео.
– Значит, тем более предала…
– Нет! – с уверенностью воскликнула Маша. – Ты просто не должен был уезжать. Твой брат попал в беду, и ты должен был остаться с ним, должен! Да, это был твой долг, твое обязательство! А ты поехал за славой, за успехом! Ты сам это выбрал, Лео! И потому…
– И потому тебе пришлось взять на себя мое обязательство, так выходит?
– Значит, так, да.
Маша усмехнулась горько, чуть прищурила глаза. Потом повторила более отчетливо:
– Значит, так, да. И взяла, и даже перевыполнила…
– Вот именно – перевыполнила! И тоже во благо Платону, да? А обо мне ты подумала в тот момент? Как мне будет больно?
– Я спасала твоего брата, Лео.
– А я тебя об этом просил?
– А разве надо об этом просить? Это само собой происходит…
– Ну, это только у тебя так происходит, в индивидуальном порядке. А у других…
– Да какое мне дело до других! И вообще… Ты что думаешь, я оправдываюсь перед тобой? Как получилось, так и получилось!
– Да, мне было бы лучше, если б ты сейчас оправдывалась. Потому что ты не права, Маша.
– Знаешь, Лео, не надо было нам вообще затевать этот разговор, все равно мы истины не найдем. Такой, чтобы всех устроила.
– Истину искать не надо, она уже есть, она давно найдена.
– И в чем же истина?
– А в том… Нельзя быть хорошей для всех, Маш. Если ты стремишься быть хорошей для всех, твое хорошее обязательно возьмут. Используют его, а потом выбросят за ненадобностью. А ты останешься ни с чем. Так нельзя жить, пойми меня…
– Да, нельзя. Я знаю. Но я такая, и я с этим живу. И не жалею ни о чем. И вообще, нам надо идти, Лео. Ленечка там один.
– Ты опять придумываешь для себя жертвенный алтарь, тебе не кажется, Маш? И чем все это закончится, разве не знаешь? У тебя все равно заберут ребенка, никто тебе не позволит оформить над ним опеку! Оснований нет, понимаешь?
Маша быстро поднялась на ноги, начала торопливо натягивать босоножки. Лео проговорил с досадой:
– Ну куда ты! Подожди, Маш…
Маша выпрямилась, глянула на него с отчаянием. Улыбнулась, пожала плечами, быстро пошла прочь. Лео зарычал от досады, стукнул себя кулаком по коленке, потом поднялся, пошел вслед за ней. Догнал, схватил за плечо:
– Маш, погоди… Ну, прости меня, пожалуйста. Да, грубо сказал про Ленечку… Прости! Да я вообще не это хотел сказать, Маш!
Она повела плечом, стряхивая ладонь Лео, еще прибавила шагу. Лео развел руки в стороны, постоял немного, потом догнал, молча пошел рядом.
Дорога нырнула в заросли камышей, и наверное, это было очень романтично – идти сквозь них вдвоем, в свете луны… Слушать камышовый шорох, чувствовать едва уловимое движение, ощущать себя отгороженными от всего мира плотной стеной – справа и слева. Очень романтично, только не для Маши и Лео, так и не сумевших объясниться друг с другом, не сумевших понять друг друга. И оттого им обоим хотелось, чтобы поскорее осталась позади эта «камышовая» романтика, оказавшаяся в данный момент не к месту и не ко времени.
Когда подошли к дому, Лео снова проговорил тихо:
– Погоди, Маш…
Она остановилась, но головы не повернула – ждала, что он скажет дальше.
Ничего не сказал.
Маша открыла калитку, вошла во двор дома. А он так и остался стоять на улице, досадуя на себя.
В окнах дома вспыхнул свет и вскоре погас. Во дворе тоже было тихо – наверняка все угомонились и уснули. Лео вздохнул, тихо вошел во двор, закрыл за собой калитку. Потом сел на лавку под навесом, оперся локтями о стол, жал руками голову. Почувствовал, как устал за день. Очень хотелось спать, но он знал, что не уснет этой ночью. Хоть и будет стараться, а не уснет…
* * *
– Маша, отпусти его! Ну все равно ведь придется, другого выхода нет! Ну же, отпусти…
Картина во дворе была душераздирающей. Ленька всем своим дрожащим от напряжения тельцем впился в Машу, сдавив ей шею руками так, что она едва дышала. И она тоже оплела Ленькино тельце руками, и прижимала к себе так, будто пыталась окончательно упрятать его в себе.
Выскочившие из летней кухни Антон с Платоном смотрели на все это действо осоловелыми глазами, а дед Иван сидел на лавке под навесом, понурив голову, шарил по столешнице руками, не зная, куда их приспособить.
Да и куда их приспособишь? Бесполезны руки-то, драться же не станешь с этой зловредной бабой из опеки. Да она и не зловредная вовсе, она свою инструкцию исполняет. Остался малец сиротой, значит, прибрать его под государственную опеку надо. И Машутка это все понимает, конечно же. Но все равно цепляется за Леньку, хоть и понимает. И Ленька за Машутку тоже цепляется, хоть и не понимает ничего. Надо бы ему объяснить, да как объяснишь? Ох, горе, горе…
– Послушайте, женщина… Как вас там… – шагнул к представителю опеки Антон, сделав просительное лицо. – Ну давайте не будем так грубо, что же вы. Дайте ребенку успокоиться. Видите, как он дрожит! Ну хотя бы руками его не трогайте!
– Так потом еще хуже будет… – нервно произнесла женщина, отирая носовым платком влажную шею. – Лучше сразу. Чего по кусочкам-то отрезать? И не вмешивайтесь, пожалуйста! Я знаю, что говорю! Кто вы такие вообще?
