– Да. Спасибо…
Платон закрыл глаза и чуть отвернул голову, давая понять, что больше не в силах говорить. А когда открыл глаза, врача рядом уже не было. Очень хотелось пить, но и медсестры в палате не оказалось. Сглотнул сухим горлом, застонал, снова впал в болезненное забытье… Но и через это забытье выплыла в голове картинка – как Вика получает сообщение на телефон, как читает его… И что дальше? Да, что она делает в этот момент? Хватается за голову? Звонит Ярику? Или бежит по лестнице вниз, прыгая через две ступеньки, а потом садится за руль и мчится к нему в больницу?
А может, она уже подъезжает? И сейчас войдет в палату? Надо только немного подождать. Да, она сейчас войдет…
И дверь действительно открылась. И вошла… Не Вика вошла, а Маша. Робко приблизилась к кровати, села на стул, испуганно глянула на штатив с капельницей.
Платон следил за ней, чуть приоткрыв веки. Пусть Маша думает, что он спит. Зачем обижать ее своим разочарованием. Немного придя в себя, спросил резко:
– Ты одна пришла, Маш?
– Одна… – вздрогнув, тихо проговорила Маша. – А я думала, ты спишь…
– Нет, я не сплю. А откуда ты узнала, что я в больнице? Тебе Вика звонила, да? Просила, чтобы ты пришла ко мне?
– Нет, что ты, Вика мне не звонила. Понимаешь, Лео рано утром по делам убежал, а телефон дома забыл. Ты же знаешь, мы завтра вечером улетаем, а дел несделанных еще много, вот он и забыл второпях. А я слышу – звонок! Взяла телефон, а там твой номер высветился. И ответила, думала, ты звонишь. И вдруг мне говорят – знаете вы владельца этого телефона? Я говорю – знаю, конечно, это брат моего мужа. Так вот, говорят мне, – ваш родственник сейчас в больнице находится, в аварию попал, на машине разбился. Ой, знаешь, как я испугалась? Надо отвечать что-то, а я слова не могу сказать! И Лео перезвонить не могу – телефон-то его у меня в руках! Так растерялась сначала…
– И что? Ты Вике, наверное, позвонила?
– Да, я звонила… Узнать, что да как… А она трубку не берет! Я решила, что она уже здесь, у тебя, и что ей не до телефонных звонков. И думаю – вдруг еще помощь нужна? Вот, вызвала такси и приехала. Так торопилась…
– Да… – как будто обращаясь к самому себе, проговорил Платон. – И прыгала по лестнице вниз через две ступеньки…
– Ну да, прыгала… А почему ты спрашиваешь?
– Да так, ничего. Спасибо тебе, Машенька. Добрая ты душа.
– Платон, я не поняла… – нахмурилась Маша. – А что, разве Вика не здесь, не с тобой?
– Нет, как видишь.
– А где она?
– Она от меня ушла, Маш.
– Как это? – ахнула Маша. – Куда ушла?
– К моему другу Ярославу. То есть к бывшему другу.
– Ой, Платон… – Маша сжала брови домиком. – Как же это… Но погоди! Она ведь поэтому трубку и не брала, наверное! Ей просто неловко и стыдно, и потому она говорить не хочет! Думает, что ты скандалить начнешь… Она же не знает, что ты в больнице!
– Она наверняка знает, Машенька. Ей сообщение отправили. Вика всегда все сообщения читает. И вовсе ей не стыдно, зря ты так хорошо о ней думаешь… Она просто отстранилась от меня, ей все равно. Если я завтра умру, ей тоже будет все равно. И вообще, не будем больше об этом. Пожалуйста…
Так жалко прозвучало у него это «пожалуйста», что Маша зажала щеки руками. И оттого особенно ярко высветились ее глаза, горестно удивленные, наполненные живыми, в одну секунду появившимися слезами. Будто схватила горе Платона и прижала его ладонями к лицу… И у него все внутри перевернулось от этого искреннего сочувствия, и запершило в горле, и отчаяние выскочило наружу неприятными звуками – Платон то ли заплакал, то ли закашлялся, то ли завыл…
– Платош… Не надо, Платош, что ты… – бросилась утешать его Маша. – Тебе нельзя, наверное. Хочешь воды попить? Где, где вода? Погоди, я принесу…
Унеслась в коридор на цыпочках, и слава богу, потому что… Потому что стыдно было так распускаться, ужасно неловко демонстрировать свое горе. Нет, спасибо ей за сочувствие, конечно. Только зачем ему Машенькино сочувствие? Нет, лучше одному…
Маша вернулась, бережно неся перед собой стакан воды. Села на стул, Платон приподнял голову, сделал из ее рук несколько жадных глотков. И вроде обычной воды выпил, а она ударила в голову, как вино. И внутри все расслабилось, поплыло… И спать захотелось ужасно. Если не спать, то хотя бы провалиться обратно в мутное забытье…
– Спать хочу, – произнес он. – Ты иди, Маш. Спасибо тебе, милая… Иди…
– Нет, Платоша, я не уйду, – покачала головой Маша. – Я с тобой останусь.
– Зачем? Не надо. Я ж говорю – спать сейчас буду.
– И спи. А я рядом посижу.
– Иди, Маша! Я вполне осознанно прошу тебя – иди, занимайся своими делами! Вы ведь завтра улетаете с Лео, правильно?
– Да, у нас самолет завтра вечером… А еще сегодня утром Татьяна звонила – ну, еще до звонка из больницы.
– И что мама? Как у нее дела?
– Да все у нее хорошо, Платош. Сказала, что нас приедет встречать в аэропорт. Что картины Лео тоже встретят и отвезут прямо в галерею, она все организовала.
– Ну вот видишь, как все хорошо. Просто замечательно. Ты ей не говори ничего про меня, ладно? И Лео тоже ничего не говори, он и без того весь на нервах.
– Но как же, Платон! Что ты! Как же не говорить?
– Да все образуется, Маш. Вы ведь надолго улетаете, правда?
– Надолго… Месяца на четыре, я думаю.
– Ну вот… За это время много воды утечет. Не надо, не говори…
– Но я так не смогу… – замотала головой Маша. – Скажи, а как так получилось, что ты…
– Как получилось, что я в аварию попал? Да ты знаешь, и сам ничего не помню. Выпил много.
– Выпил? За рулем? Зачем?!
– Хороший вопрос – зачем… Наверное, я хотел красиво разбиться на машине, но не вышло, как видишь. Теперь придется все сначала начинать. По той же схеме. Интересно, машину я сильно разбил или так себе?
– Боже, Платон, что ты такое говоришь! Ты так шутишь, да?
– Конечно, шучу. Я вообще парень веселый. Ты иди, Маш, иди… У тебя дел много, надо успеть все до отъезда.
Маша хотела что-то сказать, но не успела – дверь в палату скрипнула и чуть приоткрылась, Платон дернулся, как от удара током, и резко повернул голову к двери…
В палату заглянула медсестра, глянула на них, сказала «ой» и тут же скрылась – видимо, дверью ошиблась. Платон снова повернул голову на подушке, и Маша тоже чуть не ойкнула от испуга – лицо его было неживым, будто за несколько секунд проступили на нем следы горькой болезненной желтизны.
– Ты Вику ждешь, да? – тихо спросила Маша, опуская глаза.
– Иди, Машенька, я тебя очень прошу, – взмолился Платон. – Иди, я спать хочу…
