Детектив что-то проговорил ему в спину – слов было не разобрать. Да и не важно, в общем, что он сказал. Теперь уже ничего не важно. Теперь бы силы найти, чтобы пережить эту проклятую правду. И силы найти, и выход найти. Но где, где он, этот выход?
На улице вечерело, августовские сумерки наплывали теплым влажным туманом, окрашенным в желто-зеленый цвет. Вернее, что-то среднее витало в сумеречном фоне, застывшее между зеленью и желтизной. Красиво, наверное. Хорошо, когда красоту чувствуешь, когда она входит в тебя безмятежно. И он тоже чувствовал ее – когда-то. А теперь… Теперь только раздражающая неопределенность – между зеленью и желтизной. Неопределенность жизни. Потому что нет жизни без Вики. Но ведь и с предательством – тоже нет…
Он подошел к машине, смахнул с ветрового стекла редкие листья – те самые, застывшие цветом между зеленью и желтизной. Несозревшие, но уже отвергнутые. Сел за руль, развернулся на пятачке, поехал домой – выяснять отношения. Смотреть в подлые и лживые Викины глаза. Интересно, как они поменяют свое подлое и лживое выражение, когда он предъявит ей содержимое конверта?
Вика была дома, сидела в спальне перед зеркалом – в халате, с тюрбаном полотенца на голове, аккуратно наносила на лицо маску темно-зеленого цвета, вся отдавшись этому занятию, вложив в кончики пальцев огромную любовь и нежность к своему лицу. Раньше Платон всегда умилялся этому трепету, и собственное чувство бесконечного к Вике обожания не казалось таким стыдливо сопливым, а принимало чуть насмешливую спасительную тональность. Казалось, что в умилении и есть его сила. Да, только сильный человек может себе это позволить… Смотреть, умиляться, обожать. Искренне, всей душой, всем сердцем. Без страха и упрека. Да, именно сильный человек, а не жалкий подкаблучник…
Вика повернула к нему голову, глянула равнодушно и продолжила свое занятие, аккуратно размазывая густую зеленую массу по лицу. Он сел на кровать, глядел молча. До тех пор, пока, приблизив лицо к зеркалу, Вика не спросила:
– Что-то случилось, Платоша? Процесс проиграл, да?
– Нет, почему же… – ответил Платон тихо и отвернулся, не в силах больше выносить своего лживого спокойствия. Хотя, разве это можно назвать спокойствием? Это лживая трусость, а не спокойствие.
– Но я вижу – что-то случилось! Давай, выкладывай, чего там! И учти, у меня мало времени, я ухожу скоро!
– Куда уходишь?
Вика снова повернулась к нему и на сей раз глянула более заинтересованно. Наверное, удивилась незнакомым ноткам в его голосе. И вопросу вкупе с этими нотками удивилась – раньше он никогда не спрашивал с такой горечью: куда уходишь.
– С девчонками в кафе посидим, давно не встречались… – медленно произнесла она, будто с трудом подбирая слова. – Тем более повод есть – Ленкин муж кандидатскую защитил. Ленка по этому поводу прыгает от счастья, а я не понимаю – зачем ему эта кандидатская… Как был идиотом, так и остался. Но если ей так хочется отметить это событие, что ж… Ты не против, надеюсь? Мы ведь сегодня никакой совместный семейный поход не планировали? Или я что-то забыла?
– Нет, мы ничего не планировали.
– Ну, вот видишь…
Можно было и дальше вести диалог в этом духе. Можно было улыбнуться саркастически и помолчать немного, а потом спросить в лоб: с какими это девчонками, мол, на встречу собралась? А может, все ты врешь про девчонок, Вика? Старательно заливаешь и про Ленку, и про кандидатскую ее мужа, получение которой надо отметить в кафе? Может, скажешь сама всю правду, а?
Да, можно было свести этот диалог на тропу обычной ревнивой ссоры. И оставить все как есть. И Вика бы ушла, не сказав никакой правды. Зато потом вернулась бы. Да, потом бы вернулась…
– Почему ты молчишь, Платон? Мне не нравится, как ты молчишь! У тебя все-таки что-то случилось, да? – переспросила Вика, начиная злиться.
Вместо ответа он молча достал из внутреннего кармана пиджака конверт с фотографиями, протянул ей.
– Что это? – спросила Вика осторожно, глядя на конверт с опаской.
– Открой, и увидишь… – произнес Платон устало.
Пока Вика перебирала фотографии, повернувшись к нему спиной, Платон ничего не чувствовал, кроме этой вдруг навалившейся смертельной усталости. Наверное, ни от чего так сильно не устаешь, как от перспективы горькой потери. И от невозможности предотвратить эту потерю.
Наконец Вика пересмотрела все фотографии, аккуратно сложила обратно в конверт и повернулась к нему, гордо выпрямив спину и подняв зеленый подбородок. И произнесла с вызовом:
– Да, все так, Платон! И что?
– Да ничего… – пожал он плечами. – Это я должен спросить у тебя – и что?
– Ты имеешь в виду, что будет дальше? А я тебе скажу… Я сейчас встану и уйду, вот что! Да, уйду! Потому что я давно тебя разлюбила, Платон! И да, я люблю Ярика! И я бы никогда тебе в этом не призналась. Но как случилось, так и случилось, значит, так и надо! Ты сам этого захотел! Тем более я беременна от него, понял?
– Беременна? – поднял на Вику измученные глаза Платон.
– Да, беременна! И ты все сделал, чтобы я… Надо же, еще и детектива нанял… Мог бы не суетиться, просто спросил бы… Я не хотела тебе говорить, но ты сам виноват, Платон!
– Беременна… – не слушая ее, эхом повторил Платон.
– Да, я беременна! От Ярика! И мне очень жаль, что я говорю тебе это вот так, походя! Но ты сам в этом виноват, сам! Я по-другому хотела… Я поговорить с тобой хотела, сама собиралась все рассказать честно и откровенно, а ты…
– Заткнись… Заткнись, Вика. Пожалуйста…
Да, это был удар ниже пояса. Удар, от которого невозможно оправиться и встать на ноги. Господи, как же Платон долго ждал, когда его жена произнесет эти заветные слова! «Я беременна, Платон!» У нас будет малыш, какое счастье!
Значит, беременна. От Ярика. Да…
Нет, это непереносимо, это просто пытка какая-то. Надо пересилить себя, призвать на помощь остатки достоинства.
– Уходи! – произнес хрипло и громко, глянув на Вику с яростью. – Уходи… Иначе я тебя просто убью… Уходи, слышишь?
Слово не укладывалось в сознании, оно выскочило из него, как теннисный мячик. Более того, он и сам ужасно испугался, что произнес это слово. А еще более испугался того, что сейчас упадет на колени, обхватит Викины ноги и будет выть как загнанный зверь – не уходи, не уходи! Пожалуйста!
Встал с кровати и задержался на миг, потом все-таки медленно попятился к двери шаг за шагом. Будто решал для себя – может, еще не поздно упасть на колени… Шажок, еще шажок. И последний – за дверь спальни. Потом неизвестно откуда прыть взялась – выскочил из квартиры, сжимая в ладони ключи от машины. Сел за руль, резко рванул с места, вусмерть перепугав двух почтенных дам, вальяжно идущих по тротуару. Выехал со двора, повернул направо и помчался куда глаза глядят. Хотя они и не глядели никуда, они вообще перед собой ничего не видели.
