Снег – мороз – оттепель. Снег – мороз – оттепель. В результате климатических аномалий на крышах образуются многослойные, многотонные «пирожные». Пропитанные, как сиропом, талой водой, они не выдерживают собственной тяжести, отламываются ломтями. Либо, жутко ухнув и хлопнув, сходят лавиной. Да какие плотные – наутро бульдозер тщетно пыхтит, пытаясь сдвинуть с места плотные горы.
Даже самый маленький слоистый снежно-ледяной ком, учитывая ускорение, весит килограмм 50-100. Представляете: чапаете вы по своим делам, а на вас сверху прилетает парочка «мешков с сахаром» весом в центнер…
«Вот скажите, каким местом думают наши архитекторы, проектируя покатые лавиноопасные крыши?» – бормочу я под нос, пробираясь через сугробы. Не крыши, а льдо-и снегосборники. Крыши-убийцы. Архитекторы что, не знают наших коварных городских зим: то слякотных и гнилых, то метельных и с трескучими морозами?
Брали бы за образец коттеджный пригород. Там высятся островерхие, сказочные как у Андерсена дома-башенки, с крышами крутыми как горки. Даже разовый, самый липкий снежок на такой крутизне не задерживается и тотчас сдувается ветром. А не копится и прессуется всю зиму в сотни тонн снежной смерти.
Вон, как раз идёт капремонт, меняют крыши. Что стоит чуть изменить планировку, поднять стропила, увеличить угол ската… Мне ясно, горожанам ясно, только архитекторы прикидываются ясными пеньками.
В результате каждую зиму и весну наш город – да чего там, вся страна – играет в увлекательную смертельную игру «русская рулетка». Повезёт – не повезёт, шмякнется – не шмякнется, насмерть – или только повредит члены?
Вот говорят, дурные привычки укорачивают жизнь. Да мне она жизнь спасла, дурная привычка. Остановилась я на пять секунд щёлкнуть зажигалкой, поднесла огонёк к сигарете. Через пять секунд в пяти шагах от меня рухнула и раскололась глыба: аж четырёхэтажный дом подпрыгнул и земля затряслась. Что бы от меня осталось? Мокрое место и некролог петитом в уголке местной газеты.
Дядька, проходя, глянул на меня, застывшую и белую, как только что съехавшая лавина. Покачал головой: «Да, девка, повезло тебе. Бог спас». Да не Бог, а сигарета. Я потом её, до ободка нервно докуренную, со следами помады, засунула в хрустальный флакончик и повесила на серебряной цепочке на зеркало. Будет моим талисманом.
– Как ты не видишь взаимосвязи и истинного хода событий? – терпеливо внушает подруга Варя. – Это и называется – судьба. Это Бог тобой руководил: чтобы ты именно за пять шагов вынула зажигалку, прикурила…
– Не знала, что Бог – это пагубная привычка…
– Не богохульствуй!
Гостьи начинают наперебой припоминать разные чудесные случаи, сбывания примет, намёки судьбы. У хозяйки Варежки (Вари) её малогабаритная квартирка забита комнатными цветами, статуэтками, картинами, подружками, смехом, болтовнёй. Здесь всегда жарко, шумно, весело и всегда вкусно пахнет. Когда ни загляни: на ноябрьские, на майские, на 8 марта, в выходные, просто в будни… И в центре комнаты сидит и приветливо улыбается, как солнышко, красавица Наташа: Варина дочка.
Говорят, для женщины существует три грозных признака наступившей старости. Когда она разлюбит шоколад – раз. Когда она при любом удобном случае избегает надевать лифчик, маскируясь балахонистыми кофтами («Косточки режут, лямки впиваются, давят, нечем дышать»). И третье: когда от выпитого вина ей хочется спать, а не делать глупости.
У Варежки на её грудь, поддерживаемую жёсткими кружевными чашечками, можно смело ставить поднос. Даже когда она дома в халатике, не даёт расслабиться и передохнуть своему пятому номеру. От вина у неё щурятся, смеются, блестят, порочно темнеют и влажнеют глаза. Шоколад прячет от самой себя: не то, как чеховская героиня, объестся и будет плакать.
Варежка не верит в приметы, не боится Красного Петуха: на ней платье цвета рубинового вина, клюквенные туфли. На Наташе коралловое ожерелье, пурпурная блузка. Чистые разлетающиеся девичьи волосы обвиты венком из золотистой гирлянды. Варино окошко – единственное во дворе, а может, в городе – бесстрашно переливается, подмигивает разноцветными гирляндами.
Новый Год – вообще-то домашний праздник. Но самые бесприютные из нас собираются у Варежки своей компанией. И не только те, кому грозит перспектива в одиночестве чокаться бокалом с телеэкраном, с Голубым Огоньком.
Вот у меня благоверный начал набираться с трёх часов дня: «А в Петропавловске-Камчатском – полночь». И не поспоришь. Встречал аккуратно подряд по всем часовым поясам. На пермском не выдержал, свалился.
Ну, я тут же халатик поменяла на платье, мазнула помадой по губам, подмигнула в зеркало талисманчику. И, прихватив миски с салатами, на улицу – минуя взрывоопасные места, где может рухнуть снег, пригибаясь как при бомбардировке – бегом к Варежке, благо живём рядом.
Здесь проходной двор, цыганский табор, всем рады, все двери настежь, дым коромыслом, сногсшибательный запах. На кухне кто-то гремит противнями, заглядывает в духовку, карауля томно истекающий жиром и соком кусок свинины. Кто-то выводят на трёхъярусном торте морозные узоры. В гостиной накрывают на стол: хлопают скатертью как парусом, звенят стеклом и старым мельхиором.
В прихожей кто-то не успел и торопливо снимает перед трюмо бигуди. Из ванной слышится шум воды. На балконе мелькают сигаретные огни. В спальне самое столпотворение: примеряют, закалывают, ушивают на скорую руку, меняются бижутерией, хвастаются обновками. Кто-то вертится в мужнином подарке: норковой шубке. Кто-то пудрит синяк под глазом: тоже мужнин подарок.
Во всех розетках бессовестно торчат разномастные телефонные подзарядки. Потом Варежка удивляется электрическим счетам. Гостьи являются к ней, как к себе домой, и устанавливают свои порядки. Хулиганят: не хотят спать, а хотят петь песни, лить слёзы и всю ночь разговаривать за жизнь. Чтобы Варежка утешала их, вытирала слёзы, мирила с мужьями и топила для них электробаню в три часа ночи.
Однажды она явилась ко мне под утро с одеялом: «Мне на работу, я хронически не высыпаюсь». – «Гони их все к чёртовой матери!» – «Что ты, они такие несчастные, милые!».
В центре комнаты, как будто происходящее их не касается, царицами восседают сияющая Варежка с красавицей Наташей. Наташа одаряет всех радушной ослепительной улыбкой. Идёт глубокомысленный и бестолковый женский разговор, одновременно обо всём и ни о чём.
– Вот муж кого больше любит: тебя или ребёнка?
– Ребёнка.
– А должен – тебя!
– Но я тоже больше люблю ребёнка!
– Для матери это нормально, естественно. Но семья только тогда благополучна, когда муж больше любит жену.
… – Бывают мужья, по натуре – волки, а бывают мужья – псы. Волки – всё в дом, верны до смерти, зубами порвут за семью. Псы – увьются на собачью свадьбу за первым хвостом, только унюхают течку… Одно слово: кобели.
…– В перестройку границы открылись, и все эти «мисски» и красавицы ломанулись за кордон. И слава Богу, туда им дорога! Меньше конкуренция, а на безрыбье и рак рыба. Раньше-то на меня мой Валерка и не посмотрел бы…
