Различия между регионами на Британских островах, а по сути, и внутри самих регионов, были столь значительны, что гораздо уместнее указывать на общие признаки отдельных британских и континентальных областей, чем подчеркивать оторванность Британии от континента в целом. В социоэкономическом плане возможно скорее делать основной упор на сходстве, чем на контрасте, между Британией и континентом, особенно в первой половине XVIII в. Однако это более проблематично в том, что касается политико-конституционального аспекта. Славная революция вывела на передний план специфику и уникальность, которые и тех пор сохраняли важное значение. Вигская традиция особо упирала на форму парламентской монархии, при которой Парламент собирался каждый год, на трехгодичный выборный цикл, на свободу печати и на создание фундированного национального долга. Постреволюционное устройство — термин, обозначающий конституционные и политические изменения, проведенные в период 1688-1701 гг., — как считалось, отделил Британию от общего пути развития континентальных стран. И в самом деле, если использовать современный термин, можно сказать, что история как бы закончилась, ибо если история представляет собой описание процесса, в ходе которого создавалась и охранялась конституция, то постреволюционное устройство можно считать последней завершающей точкой в этом процессе, спасшей Британию от общеевропейского уклона в сторону абсолютизма и, до некоторой степени, католицизма. Для светских интеллектуалов на континенте Британия служила образцом прогрессивного общества, сменившего голландскую модель, которая столь привлекала их симпатии в прошлом столетии, хотя некоторые аспекты британской общественной жизни и подвергались критике. Многие французские и германские историки и законоведы XVIII и XIX вв. признавали культурное и конституционное превосходство Британии (под которой они обычно понимали Англию) и тем самым видели в ней модель для подражания. Со временем Британия также заняла важное место в качестве экономического образца и источника технологических инноваций. Многие иностранные авторы недооценивали разногласия внутри британского общества XVIII в. Политика, религия, культура и мораль, в сущности, образовывавшие единый комплекс вопросов, являлись поводом и источником борьбы и полемики, и то же самое справедливо не только в отношении взглядов на недавнюю историю, особенно на постреволюционное устройство, но и на сам вопрос о связях между Британией и континентом. Наряду с представлениями об уникальности, проистекающими из этого устройства, существовала также тенденция, особенно заметная в оппозиционных кругах, искать параллели за рубежом. Так, например, «Fog's Weekly Journal», ведущая газета тори, в 1732 г. высказала предположение, что Парижский парламент, по сути судебный орган, больше способен проявлять независимость, чем Вестминстерский парламент. Эта тенденция ярче выделилась начиная с 1714 г. при первых королях из Ганноверской династии, поскольку при Георге I и Георге II спорность подобных связей с континентом привела к длительным политическим разногласиям относительно того, насколько сильное влияние на Британию оказывали интересы ее монархов, лежавшие преимущественно на континенте, и насколько мощное воздействие она испытывала в культурной сфере. Различные подходы британцев к взаимоотношениям с континентальной Европой отражали внутренние политические расхождения, например, враждебное отношение тори к голландцам и беглецам-протестантам из Пфальца.
Расширение империи
Британия была не единственной европейской морской и трансокеанической имперской державой, хотя ее военно-морская мощь и колониальные владения значительно увеличились с середины XVI в. Ее власть над восточным побережьем Северной Америки к северу от Флориды расширилась и укрепилась благодаря приобретению Нью-Йорка, захваченного у голландцев (1664 г.), и признанию со стороны французов британскими владениями Новой Шотландии, Ньюфаундленда и Гудзонского залива (1713 г.), а также основанию таких колоний, как Мериленд (1634 г.), Пенсильвания (1681 г.), Каролина (1663 г.) и Джорджия (1732 г.). На протяжении XVII в. в Северную Америку с Британских островов эмигрировало, вероятно, около 200 000 человек, то есть существенно больше, чем французских Переселенцев в Канаду и Луизиану, а в число новосозданных поселений входили Чарльстон (1672 г.), Филадельфия (1682 г.), Балтимор (1729 г.) и Саванна (1733 г.). Англичане оказали сильное влияние и на Вест-Индские острова, на которых они активно развивали сахарные плантации, используя в качестве рабочей силы рабов из Западной Африки; среди британских прибрежных баз была в том числе и Аккра (1672 г.). Ост-Индская компания, получившая лицензию в 1600 г., заложила основы британской коммерческой активности, а позднее и политического могущества, в Индийском океане. В 1661 г. к англичанам отошел Бомбей, в 1698 г. — Калькутта. Шотландская колонизация — управляемая из центра в Новой Шотландии и независимая от Англии в неудачной попытке заселить берега Дарьенского залива (в Центральной Америке, 1698-1703 гг.) — сыграла важную роль для скрепления унии между Англией и Шотландией.
Внешняя торговля приобретала все большее значение для британской экономики и внесла огромный вклад в развитие таких портов, как Бристоль, Глазго, Ливерпуль и Уайтхэвен. По сравнению с серединой XVII в. значительно возросли объемы торговли с северно-американскими колониями. Общее водоизмещение торгового флота увеличилось с 280 000 тонн в 1695 г. до 609 000 тонн в 1760 г., а множество опытных моряков составляло прекрасную базу для набора в военно-морской флот, проводимого, в том числе, и силой группами вербовщиков.
Властные структуры
Славная революция занимает важнейшее место в вигской интерпретации британской истории, являясь ключевым событием, определившим британскую уникальность. Однако эти представления можно поставить под сомнение, если сравнить Британию и континент в период после 1688 г. как в функциональном, так и в идеологическом аспекте. С функциональной точки зрения, как на континенте, так и в Британии главную роль играли взаимоотношения между центральным правительством и правящей элитой, под которой на Британских островах следует понимать пэров, крупных землевладельцев, высшее духовенство и верхушку городского управления: элита в Британии отличалась большей открытостью и большей мобильностью по сравнению с другими европейскими государствами. Представители элиты имели обширные земельные владения и образовывали местную аристократию, сочетая социальный престиж с эффективным правительственным контролем на местах. В большинстве графств на практике центральное правительство означало монарха и узкий круг советников и сановников. Представления о том, будто они были способны заложить основы современного государства, ошибочны. У центрального правительства не было механизмов эффективного и постоянного вмешательства в работу местных органов власти, которое было возможно только при сотрудничестве с местной элитой. Кроме того, в ту эпоху, когда еще практически не существовало статистики, центральное правительство не могло составлять четких планов развития той или иной области. При отсутствии надежной информации (если вообще удавалось получить хоть какие-то сведения) о населении, доходах, экономической деятельности и землевладении, не имея в распоряжении географических обзоров и подробных карт, правительство действовало, как мы сказали бы сейчас, в информационном вакууме.
