На развилке свернули вправо, сверившись с указателем «Комплекс „Колкуновка“». Шоссе сузилось и нырнуло во мрак. Вдоль дороги по обеим сторонам тянутся две темноты: внизу зубчатая, чернильно-непроглядная. Это лес. А над ней другая, сероватая, похожая на тушь, размытую водой. Это небо. Иногда верхняя полутьма падала вниз. Это было поле. Изредка сбоку мелькали, словно угли сквозь пепел, красноватые огни деревенек. Но название высветилось только однажды — «Каюрово».
Вскоре нормальное покрытие кончилось, и казалось, джип едет по бесконечной стиральной доске.
— Когда же у нас будут хорошие дороги? — страдальчески спросил Леша.
— Никогда.
— Почему?
— Потому что тогда нас сразу завоюют…
— Кто? — сонным голосом поинтересовалась с заднего сиденья Светка.
— Ты проснулась?
— Ага, поспишь тут! Как на противопролежневом матрасе едешь…
— Каком-каком?
— Противопролежневом.
— Ты-то откуда знаешь?
— Папа лежал…
Дорога внезапно улучшилась, и слева показалась база отдыха, выстроенная, судя по силуэту, в затейливом фольклорном стиле. Спуски к реке освещались фонариками. На мостках, уходящих в серебрящуюся воду, целовалась парочка.
— Давайте здесь остановимся! — закапризничала Светка.
— Нет. Мы остановимся в «Боевом привале».
— Почему?
— Потому что поставленную задачу надо выполнять.
— Зачем?
— Затем.
— Ты настоящий мужчина, — вздохнула она.
Проскочили мост. Справа было видно, как неширокая чернота Колкуновки вливается в неоглядную темень Волги. Дальше дорога шла по задам Селищ, в которых горело всего два-три огня. За околицей дорогу перебежали светящиеся кошачьи глаза, и Леша суеверно выругался под нос. Снова въехали в лес, а через несколько минут по днищу забарабанила щебенка: асфальт кончился.
— У нас вездеход? — мстительно поинтересовалась Светка.
— Я тебя больше с собой никуда не возьму!
— Прости, Микки!
И в этот момент фары осветили довольно большой рекламный щит:
Постоялый двор
БОЕВОЙ ПРИВАЛ
Добро пожаловать!
Под буквами, видимо для неграмотных, располагались рисунки: вигвам, пивная кружка, вилка с ложкой, чешуйчатая рыба на большом крючке и стрелка, указывавшая в кромешную темноту.
— Слава богу! Сворачивай! — распорядился Свирельников.
Они свернули. Как ни странно, дальше пошел вполне приличный асфальт. Некоторое время ехали точно в полутемном тоннеле, потом впереди забрезжил свет, и вскоре джип уперся в полосатый шлагбаум. Свирельников вышел из машины и огляделся: за невысоким забором на цементном постаменте стояла пушка-сорокапятка, а рядом настоящая полевая кухня на колесах. В глубине виднелся длинный двухэтажный коттедж, обшитый светлым сайдингом, а слева три равновеликих холмика, землянки — такие, как показывают в кино. Труба одной из землянок дымилась, а изнутри доносились музыка и женский хохот. Вся эта картина освещалась большими прожекторами, прикрепленными к стволам корабельных сосен, и возникало ощущение, что здесь, посреди лесной тьмы, нечаянно, словно снег в апрельской подворотне, залежался кусок облачного утра.
— Стой! Кто идет? — Из тени вышагнул боец в каске и плащ-палатке времен Великой Отечественной.
На груди у него висел настоящий ППШ с круглым диском.
— А переночевать у вас можно? — удивленно спросил Свирельников.
— Нельзя.
— Почему?
— Спецобслуживание.
— Но в рекламе сказано: всегда есть свободные места.
— Всегда есть, а сегодня нет. Спецобслуживание…
Боец подошел совсем близко — теперь их разделял только шлагбаум. Лицо под каской было опухшее, серое, небритое, но знакомое. И голос, точнее, не голос, а округлая волгарская интонация — тоже была знакома.
— Витька! — наконец догадался Свирельников.
— Возможно… — насторожился солдат.
— Волнухин!
— Ну! — согласился он, подозрительно оглядывая приезжего и его джип. — А вы, к слову сказать, кто?
— А я, к слову сказать, Свирельников.
— Какой еще Свирельников?
— Мишка Свирельников. Ты что — забыл?
— Погоди! Мишка… Мишка, ты, что ли?
— А кто же?
И они совершенно по-киношному обнялись через шлагбаум. От Витьки пахло тяжким мужским потом, луком и плохой водкой.
— Ты откуда? — спросил Волнухин, оторвавшись от друга детства.
— Я из Москвы.
— А чего ночью?
— Мы за грибами. Чтоб с утречка! А ты чего здесь делаешь с автоматом?
— Чего-чего! Сам не видишь? Представляюсь. Вроде швейцарца…
— А землянки откуда?
— Они здесь были. Это же Ямье…
— Ямье?
— Ну! Не узнал разве? Эва — там Ручий, а там деревня…
— Здорово! — Свирельников подивился чьей-то доходной выдумке.
Тем временем донесся отчаянный женский визг. Из-под земли выскочила совершенно нагая и вполне кондиционная девица с аккуратно выстриженными гитлеровскими усиками на лобке. За ней вывалился голый толстый волосатый мужик с выгнутой немецкой фуражкой на голове.
— Хальт! Партизанен! — орал он дурным голосом. — Цурюк!
Она убегала, смеясь и призывно оглядываясь. Розовое, слегка дымящееся в лучах прожектора тело мелькнуло между кустов, и послышался всплеск — девица упала в Ручий. «Немец» затрясся вдогонку. От его малинового, разогретого мяса валил густой пар, затем раздался тяжелейший удар о воду и счастливое рычание. Следом из землянки вышел еще один пузатый, обернутый по чресла простынкой, он мечтательно поглядел на звезды, несколько раз шумно вдохнул-выдохнул ночной аромат и тут заметил джип у шлагбаума.
— Витька, кто это? — начальственно крикнул толстяк.
— Переночевать хотят! — подчиненно отозвался Волнухин.
— Я же тебе сказал: спецобслуживание. Извинись — и пусть уезжают!
— Я же объяснял: спецобслуживание! — громко и противно повторил Витька, а шепотом добавил: — Хозяин. Такая сука! Миш, сдай метров двести! Я скоро подойду…
Свирельников вернулся в машину.
— Там голые бегают! — радостно наябедничала Светка.
— Ну и пусть бегают. Сдай назад! — приказал он Леше. — Метров двести.
Они отъехали так, чтобы их не было видно от шлагбаума.
— Давай что-нибудь накрой поесть и выпить! — распорядился директор «Сантехуюта».
