— Тут все можно. А помнишь, как нас Уби Ван Коноби с выпивкой гонял? Царствие ему небесное! — Герке пространно перекрестился.
Затем бывший секретарь парткома «Альдебарана» встал, вынул из бара бутылку «Хеннеси» и плеснул в два больших круглых бокала.
— Кофейку?
— Лучше чай. Я на диете…
— Наденька, чай и кофе, пожалуйста! — приказал Герке, нажав кнопку селектора. — Бережешься? Молодец! «Здоровье — это спорт и диета»! Читал?
— Конечно.
— А ведь умер!
— Кто?
— Как кто? Автор. Диетолог этот самый. Вчера в «Коммерсанте» некролог был. Сорок два года. Страшное дело! Сколько народу поумирало! Про Докукина слыхал?
— Нет. А что с ним?
— С ним ничего. А жену взорвали. Вместо него за руль села…
— Не может быть!
— Говорю это тебе как коммунист коммунисту, — невесело хохотнул Герке. — Взорвали.
— Как — совсем?!
— Совсем. А он, говорят, с горя мозгами тронулся. Уже не человек.
— За что взорвали?
— Ну, не за идейные же убеждения! За деньги. Деньги, как алкоголь, в разумных количествах радуют, в больших — убивают. Ну, давай за умеренность!
Башмаков, помня о разгрузочном дне, прикоснулся губами к коньяку — замечательно ароматному и вкрадчиво-жгучему. Наденька внесла на подносике две чашки — большую и маленькую, улыбнулась фиолетовой помадой и удалилась. Герке проводил ее взглядом человека, изверившегося в женской новизне.
— Я хочу тебя спросить, Олег… Если нельзя — не отвечай. Как ты вышел на Корсакова?
— Понимаешь, у меня тут дочь работает…
— Знаю. Видел. Красавица! Как дети-то повырастали! Как повырастали-то!
— Да уж…
— Но дочь-то твоя работает у Садулаева.
— Ну вот, она попросила Садулаева. Садулаев поговорил с Корсаковым.
— Садулаев с Корсаковым? — На лице Герке изобразилось недоумение, словно услышал он о чем-то противоестественном, наподобие любви русалки и дельфина. — Садулаев с Корсаковым… Это точно?
— Мне Дашка сказала… — промямлил Башмаков, чувствуя, что утратил на автостоянке всякие представления об извечных аппаратных тонкостях и сдуру влез в какую-то важную внутрибанковскую интригу. — Может, мне не следовало…
— Да нет, ты не волнуйся! Дальше этого кабинета информация никуда не пойдет. Садулаев с Корсаковым… Ишь ты! К твоему трудоустройству это не имеет никакого отношения. Вот тебе листочки. Все как обычно, все как раньше. Родился, работал, не был, не состоял… Только теперь родственники за границей — это не плохо, а даже хорошо. Заполняй! А потом мы тебя недельки три попроверяем. На всякий случай…
— Как раньше?
— Ага. Как раньше. И занимаются этим те же самые ребята из Конторы. А начальник службы безопасности у нас полковник из «девятки». Брежнева охранял. Как раньше… Меня, когда брали, десять раз переспрашивали, зачем фамилию поменял. Был Волобуев — стал фон Герке… Не любят у нас, понимаешь ли, дворянских корней. Ну, ничего. Я, кстати, все вспоминал, ты у нас не из дворян случайно?
— А что?
— Я, понимаешь, — тут он протянул Башмакову золоченую визитку с гербом, похожим на сваленную в одну кучу коллекцию старинного оружия, — Краснопролетарское районное дворянское собрание организовал. Кадров решительно не хватает. Какие-то все вырожденцы и пьяницы… Устроил обед по случаю тезоименитства невинно убиенного государя-императора Николая Александровича. Заблевали весь ДК Русакова. Ну, ей-богу… А если нормальный дворянин, не пьющий, с манерами, — так сразу еврей. Папашу или дедушку подженили. Приходит тут на учет вставать князь Тверской, Иван Моисеевич. Смотрю по документам — все правильно: Рюрикович. Ладно, Олег Трудович, заполняй анкеты! Я очень рад, что ты будешь у нас работать. Надоели эти сопляки. В башке ничего, кроме курса доллара, а по коридору идет что твой президент Академии наук… Так бы и дал в лоб половником! Ну, за тебя!
Башмаков плюнул на разгрузочный день — и выпил коньяк. Душа потеплела.
— А помнишь, как Каракозин Чубакку дистиллированной мочой поил? — захохотал Герке.
— Конечно!
— Ты, кстати, с ним не встречаешься? Вы ведь дружили…
— Нет, не встречаемся. Он куда-то уехал…
— Я тут его жену по телевизору видел. Как ее звали?
— Олеся.
— Да. Олеся. Они, кажется, разошлись?
— Давно уже.
— Тут презентацию Ростроповича по телевизору показывали. Она ему какую-то древнегреческую вазу вручала от клуба бизнес-вумен. Ну, доложу я тебе! Кто мог подумать, когда она по «Альдебарану» задницей вертела! Какая женщина! А Ростропович — тьфу, смотреть противно! Козел с виолончелью… Ты у нас, кстати, кто?
— В каком смысле?
— В политическом.
— А ты?
— Я монархист, естественно.
— А я сочувствующий, — горько вздохнул Башмаков.
Когда он уходил из банка, охранник снова заставил его положить кейс на транспортерную ленту и даже подозвал напарника. Они с живым интересом уставились на экран, но серые фруктовые силуэты на этот раз раскатились по углам.
— Взяли? — спросила Катя, когда Башмаков пришел домой.
— Пока еще нет. Проверять будут.
— А чего тебя проверять? — удивилась Катя. — Ты же безобидный.
— Не переживай!
— Как же не переживать, если у меня муж безработный?
— Все будет хорошо. Ты Корсакову очень понравился! — первым делом успокоила Дашка, поздно вечером вернувшись домой.
Она теперь постоянно возвращалась поздно, потому что, вдруг спохватившись, поступила на вечернее отделение пединститута и после работы ездила на лекции.
— Возьмут тебя — никуда не денутся!
— Это тебе Садулаев сказал? — со значением поинтересовался Олег Трудович.
— Вот черт, забыла тебя предупредить. А кто тебя про Садулаева спрашивал?
— Герке.
— Ты с этим фон-бароном поосторожнее. Он из команды Малевича.
— А Корсаков?
— Тоже.
— Не понял!
— Выйдешь на работу, все поймешь. Черт, как же я тебя не предупредила!
Башмаков тщательно заполнил формы и анкеты, приложил фотографии, трудовую книжку. Дашка все это отвезла в департамент кадров. Началось ожидание. Он так волновался, что даже хотел сходить в храм Зачатия Праведной Анны поставить свечку, но так и не сподобился. А ровно через неделю позвонил Герке и радостно объявил:
— С тебя гектолитр! В понедельник выходи на работу!
— Наконец-то.
