Уже позже, когда жара вновь стала привычной, а короткий сезон дождей вспоминался не иначе как красивый сон, о котором забываешь так же быстро, как и о самом ужасном кошмаре, в одно раннее утро на пороге хижины, которую занимал Леопольдо, возникла молчаливая фигура Рахима. Леопольдо еще спал, но почувствовав чье-то присутствие в хижине, проснулся. Полумрак, живущий в хижине, не давал возможности разглядеть лицо сомалийца, но по тому напряженному молчанию, которое хранил Рахим, и его поникшим плечам, Леопольдо не составило труда догадаться, что случилось ужасное.
«Умерла верблюдица», – было первой мыслью Леопольдо, когда он увидел Рахима.
Еще вчера Рахим рассказал ему о верблюдице, которая заразилась какой-то инфекцией, из-за чего у нее повысилась температура тела, участились запоры и напрочь пропал аппетит. Леопольдо было жалко Рахима, так как он знал, с каким трепетным отношением сомалиец относился к своим верблюдам, особенно верблюдицам, способным дать приплод. Потерять верблюда для любого кочевника – все равно, что потерять члена семьи.
Леопольдо ничего не говорил, не спрашивал, ждал, когда заговорит Рахим. Наконец тот пробормотал: "Kullu shei' bimashi'at allah
[94]" и поманил за собой Леопольдо.
– Need to talk
[95], – сказал Рахим, выходя из хижины.
Леопольдо натянул джинсы и последовал за сомалийцем. Они устроились под акацией, приветствуемые заливистой утренней песней зарянки. Пока шли к акации, Леопольдо заметил Халию, выскользнувшую из хижины с закрытой дверью. Но сейчас дверца была открыта, будто приглашала внутрь.
– You are free, Leo, – Рахим сделал широкий жест рукой по направлению к все еще сонной равнине. – Go home
[96].
– Go home? – переспросил Леопольдо, подумав, что ослышался. – But why?
[97]
Радости, услышав слова Рахима, он не почувствовал. Удивление, недоумение, но только не то возвышенное чувство, которое ощущает человек, вновь обретший свободу. За многие месяцы так называемого плена он успел свыкнуться со своим положением, но этим вряд ли можно было бы объяснить отсутствие какой-либо радости с его стороны. Только непониманием причины своего освобождения. Леопольдо слушал Рахима, а сам все думал, что случилось такого, что Рахим ни с того ни с сего решил отпустить его домой. Даже бескрайняя равнина, которую ему предстояло пересечь, не занимала его мысли в эти минуты. Как и отсутствие денег, чтобы добраться до Европы. Все это отошло на второй план, уступив место главному вопросу: "Почему?".
– Go home, – кивнул Рахим, окидывая равнину грустным взглядом. – You are free now, Leo. I let you go, though never held
[98].
– But why? Ahmed gave you money
[99]?
– No, no money, – Рахим мотнул головой и заговорил о чем-то для Леопольдо совсем непонятном. – Allah gave, Allah took… Kullu shei' bimashi'at allah…
[100]
– I don't understand you, Rahim. What happens
[101]?
– My daughter… my daughter died… Now you are free
[102].
– Died? Oh, I'm sorry
[103], – только и сказал Леопольдо.
Они молчали долго. Рахим погрузился в водоворот собственных мыслей, а Леопольдо просто-напросто не знал, о чем завести разговор. Это была не та новость, которую он хотел услышать, поэтому ощущал неловкость. Думал, не виноват ли он каким-либо образом в смерти девочки. Хотя, как он мог быть виноват? Не он же вел переговоры о собственном выкупе. Если кого и стоило винить в этом случае, так это Ахмеда, не сумевшего или, быть может, не пожелавшего из-за своих меркантильных интересов найти общий язык с итальянской стороной. И все же Леопольдо чувствовал, как неловкость сменяется чувством вины, будто он действительно был каким-то образом повинен в смерти девочки. Быть может, из-за того, что не хотел, чтобы из-за него умирали люди, в частности дети.
– Me and my family leave this place, – услышал Леопольдо, посмотрел на Рахима. Тот поправил тюрбан на голове и махнул вперед, в сторону далеких гор. – Go there
[104].
– All family
[105]? – Леопольдо обвел рукой селение, не совсем понимая, зачем ему сниматься с насиженного места.
– All.
– Why don't you want to stay here? Because of your daughter
[106]?
– No, – Рахим мотнул головой, воздел руки к небу. – This is the will of Allah. Now my daughter in the Garden, next to Allah. Subhānahu wa ta'āla
[107].
– Then why
[108]?
– This is our life
[109], – сказал Рахим и обвел руками равнину перед глазами. Между ними вновь возникла пауза, которую на этот раз нарушил Леопольдо.
– When you leave
[110]?
Рахим загнул один палец, второй, третий и сказал:
– Soon
[111].
На этом их разговор закончился. Рахим поднялся с земли и вернулся во двор. Леопольдо же остался сидеть в тени акации, размышляя о том, что ему делать дальше. Он свободен, значит, может идти на все четыре стороны. Только вот куда идти? Леопольдо хорошо помнил свой первый и последний переход через сомалийские равнины. Один на равнинах он не выживет. Позже он поговорит с Рахимом. Тот указал на горы. Быть может, Леопольдо вместе с Рахимом и его родственниками доберется до гор, а там и до моря. Позже он обязательно поговорит с сомалийцем. Обязательно.
