Очень часто Леопольдо, сидя под акацией, навострившей шипы на ветках как еж иголки в сторону щетинившегося горячими лучами солнца, видел темнокожих мужчин и женщин, соседей Рахима. Идущих по улице, гонящих коз в загон или сидящих у дома и разглядывающих окрестности с безразличным видом. Встречаясь взглядом с Леопольдо, проявляли некоторое любопытство, но потом возвращались к прерванному занятию – рассматриванию окрестностей. А вот детвора в отличие от взрослых проявляла к Леопольдо или капитану заметный интерес. Стоило кому-нибудь из них появиться из хижины и выйти за подворье, как тут же стайка черномазых детишек, до этого бегавшая с козьим черепом вместо игрушки, устремлялась к белокожему пришельцу, замирала в нескольких метрах, с распахнутыми от удивления детскими глазенками, и следила за каждым его движением. Так они и сидели – молчаливый белокожий пришелец, невесть откуда взявшийся в этом месте, а напротив него, образовав некое подобие полукружия, располагалась местная детвора. Возможно, именно так столетия до этого, напрочь забыв о собственном существовании, смотрело на белокожих пришельцев местное население Нового света – с благоговейным трепетом и надеждами, но получившее от "белокожих богов" лишь боль, страдания и смерть.
К концу третьей недели пребывания Леопольдо и капитана в селении кочевников внезапно объявился Ахмед. Был вечер, солнце, будто пьяное, клонилось к горизонту, и Леопольдо решил провести эти несколько часов, которые оставались до заката, под акацией, спасаясь от душного, застоявшегося воздуха хижины. Леопольдо как раз думал о том, как ему не хватает воды, чтобы смыть с себя пыль и песок, от которых ужасно чесалась кожа тела и голова, когда услышал ворчание двигателя. Леопольдо поднялся на ноги и принялся осматривать горизонт в поисках автомобиля. Увидел его. Это был тот самый белый фургон, который привез их с капитаном в это место. Луч надежды проник в сердце Леопольдо. Неужели они скоро станут свободными?
Леопольдо вышел из-под тени дерева и приложил руку ко лбу, пытаясь рассмотреть пассажиров машины. Какие новости они везут? Судовладелец согласился заплатить выкуп? А может, кто-то из компании лично приехал сообщить им эту радостную новость?
«Вот было бы здорово», – подумал Леопольдо в тот самый момент, когда раздалась автоматная очередь. Пули ударили в землю в двух метрах от Леопольдо. От неожиданности и ужаса, охватившего его сознание липкой паутиной, Леопольдо подскочил, затем упал на песок, вскочил на ноги и бросился за ствол акации. Сердце отбойником стучало в груди, холодная дрожь гуляла по взмокшему телу.
Едва Леопольдо спрятался за деревом, наступила тишина, прерываемая звуком работающего двигателя. Звук приближался, и вот уже машина остановилась в десятке метров от акации. Леопольдо выглянул из-за дерева, увидел, как из салона выпрыгнул Ахмед с автоматом в руке и побежал к нему. Леопольдо затравленно огляделся. Это было совсем не то, о чем он мечтал. Краем уха Леопольдо уловил восклицание Рахима, по всей видимости, адресованное Ахмеду, так как Леопольдо явственно услышал слово "Ахмед". Но Ахмед не слышал брата или делал вид, что не слышал, подбежал к акации, за которой прятался Леопольдо, схватил его за шею и бросил перед собой на все еще помнившую дневной жар землю. Леопольдо растянулся на земле, пыль поднялась в воздух, колючий песок раздирал ноги, грудь. Смятение овладело Леопольдо, смятение и паника. Он не понимал, что происходит, что хочет от него это темнокожий дикарь, потрясающий автоматом и что-то кричащий на своем аборигенском языке. В какой-то миг Ахмед направил дуло автомата на Леопольдо, палец поместил на курок. Ярость исказила его лицо, желваки на скулах заиграли под кожей.
Леопольдо перевернулся на спину и увидел дуло автомата, направленное ему в голову. Ужас парализовал его. Он не мог двигаться, не мог говорить. Все смотрел внутрь дула автомата, не в силах оторвать взгляд от этого узкого, темного, дышашего смертью куска потертого металла.
В тот миг, когда Ахмед, казалось, готов был нажать на курок, рядом возник Рахим. Завязалась ожесточенная перепалка. Ахмед кричал, чуть ли не топал ногами от злости, руки с автоматом то и дело устремлялись к Леопольдо, а тот все смотрел в темноту дула автомата, каждый раз внутренне содрогаясь, страшась услышать звук выстрела, последний звук, что он услышит в своей жизни.
Наконец громкость криков над головой пошла на убыль. Но дуло автомата продолжало нырять к Леопольдо, правда, теперь этот жест чередовался с другим. Леопольдо видел, как Ахмед время от времени указывает свободной рукой за ограду, на хижину с единственной дверью. На что Рахим как заводной твердил: "Kullu shei' bimashi'at allah"
[28]. При этом глаза его тускнели, лицо мрачнело, взгляд устремлялся за ограду, где в углу подворья ютилась одинокая хижина с закрытой дверью.
Когда Рахим кивнул на Леопольдо в ногах, бросил Ахмеду несколько слов, развернулся и ушел, Леопольдо решил, что его жизнь подошла к концу. Подумал о родителях, о своей глупой затее, приведшей к еще более глупому финалу его жизни. Вспомнил об Ангелике, волосках в кармане, захотел вытащить и взглянуть на них в последний раз, но руки не слушались.
Но Ахмед не спешил убивать Леопольдо. Долгую минуту он смотрел вслед брату, сведя брови над переносицей, затем опустил взгляд на Леопольдо, устремил на хижину с дверью, отвлекся и побежал взглядом к далекому горизонту, кровавому в лучах заходящего солнца, выдохнул воздух с шумом. Злость сошла с лица Ахмеда. Толстые губы были сомкнуты, но желваки исчезли. Лоб сверкнул капельками пота. Ахмед перебросил автомат в другую руку, что-то крикнул водителю в машине, жующему кат, и направился во двор, где скрылся в доме.
– С тобой все в порядке? – капитан приблизился к Леопольдо и помог тому подняться. – Я уж подумал, эта черномазая обезьяна решила тебя убить. И с чего он на тебя так обозлился?
– Не знаю, – прохрипел Леопольдо, хватанул ртом воздух, пытаясь унять бег беспокойного сердца, сжал ладони в кулаки, чтобы никто не заметил их дрожь.
– Позже я поговорю с Рахимом, узнаю, что стряслось.
Леопольдо только кивнул, развернулся и едва не столкнулся нос к носу с женой Рахима. Женщина стояла у ограды и терпеливо ждала, когда на нее обратят внимание. В руках она держала чашу с молоком. Леопольдо почувствовал благодарность к этой женщине.
«Как же ее зовут?» – подумал Леопольдо, не зная, как поступить: подойти и взять чашу или подождать, пока женщина сама приблизится.
Как-то капитан поинтересовался у Рахима, что за женщина приносит им с Леопольдо еду.
– Wife
[29], – ответил тот и добавил. – Haliya.
«Халия», – вспомнил Леопольдо и улыбнулся женщине.
Халия улыбнулась в ответ, приблизилась и заговорила на своем непонятном языке. Капитан говорил, что это арабский. Так ли это – Леопольдо не знал, но поверил капитану, как более осведомленному в таких делах.
Халия вдруг умолкла, взглянула на водителя в машине, съежилась, будто кто плеткой на нее замахнулся. Но водитель, увлеченный жеванием ката, если и обращал на что-нибудь внимание, то разве что на ветку растения в руке.
