— Если не повезет, то и два раза за день, — тяжело вздохнул Муромец.
— Не пугай девочку! — шутливо перебил его Лис.
— Просто хочу знать, что меня ждет, — удрученно пробормотала Соня.
— Поверь мне, — с горечью усмехнулась Ви, — каждый из нас хотел бы это знать. Но жизнь беглого лунатика полна неожиданностей. — И, бросив короткий взгляд на вытянувшееся лицо Сони, добавила: — Ты привыкнешь.
Соня не хотела привыкать. Соня хотела вернуть назад свою спокойную, заранее распланированную жизнь, найти сестру и, как прежде, счастливо жить в их квартире с бабушкой. Бабушка! Соня заерзала на сиденье.
— Что? — повернулась к ней Ви.
— Мне нужно позвонить бабушке.
— Исключено, — отрезала Ви.
— Ты не понимаешь! — горячо заспорила Соня. — Сначала пропала старшая сестра, теперь я. Бабушка этого не переживет, у нее больное сердце.
— Твоя сестра тоже была лунатиком? — со странной интонацией спросил Лис.
— Лера? — удивилась Соня. — Не знаю, я никогда не видела, чтобы она ходила во сне… Но по ночам она сбегала на крышу. Она из руферов. В прошлое полнолуние она вылезла в окно и поднялась по пожарной лестнице, как делала это много раз… С тех пор я ее не видела.
— Уверена, что она жива. — Ви ободряюще тронула ее за плечо. В ее глазах было сочувствие, но в словах не было уверенности.
— Конечно, жива! — горячо воскликнула Соня. — Иначе я бы почувствовала.
— Вы родные сестры? — уточнил Лис. — Обычно лунатизм передается по наследству.
— У нас одна мама, но разные отцы, — объяснила Соня.
— Значит, сводные, — заметил Лис, — как Яр с…
— Осторожней! — внезапно вскрикнула Ви, когда с соседнего ряда, обогнав их, резко вильнул какой-то лихач на сверкающей иномарке.
Лис, не успев договорить, выругался и вывернул руль, чтобы избежать столкновения.
— На дорогу смотри, болтун! — раздраженно бросила Ви. — Только ДТП с вызовом полиции нам не хватало!
— Слушаю и повинуюсь, — с непередаваемым сарказмом отозвался Лис и словно воды в рот набрал.
Вскоре они свернули с кольцевой в какую-то промзону. За окном потянулись каменные заборы, опутанные колючей проволокой сверху. За ними виднелись трубы и фабричные здания.
— Кстати, куда мы едем? — спохватилась Соня.
— К горбатому мосту, — отозвался с переднего сиденья Муромец.
— Надеюсь, Яр уже там, — прошелестела Ви. Так тихо, словно невольно произнесла вслух свои тревоги.
Мост оказался и впрямь горбатым. Когда-то в лучшие времена он связывал завод, стоящий на краю оврага, со складами напротив. С тех пор завод закрылся, а каменный мост обвалился посередине и стоял никому не нужный и заброшенный. Вокруг не было ни души.
Машина стала притормаживать, и Ви, не дожидаясь остановки, выпрыгнула наружу.
— Яр! — донесся до Сони ее полный тревоги зов. — Его здесь нет!
Ви горестно метнулась к ним, когда они вышли из машины.
— Наверное, задержался, — успокаивающе пророкотал Муромец.
— Яр никогда не задерживается! — с нарастающей паникой в глазах парировала Ви. — Что-то случилось…
— Ничего не случилось, — спокойно отрезал Лис, но его бесстрастная физиономия не обманула Соню — в глазах парня, как и в глазах Ви, плескалась тревога.
— Мы его подождем, — неловко добавил Муромец, переминаясь с ноги на ногу.
— Как вы не понимаете? — вскрикнула Ви, а затем метнулась к Муромцу и схватила его за грудки. — Они поймали Яра! Они забрали его в лабораторию!
Рядом с мощным широкоплечим Муромцем Ви выглядела Дюймовочкой, и он мог бы смахнуть ее как пушинку. Но богатырь стоял перед ней по стойке «смирно», а Ви все трясла и трясла его за грудки и никак не могла успокоиться:
— Нужно спасать его! Нужно разгромить эту чертову лабораторию!
— Ну, хватит, — не вынеся ее напора, шумно вздохнул Муромец, а затем сгреб девушку обеими ручищами и прижал к мускулистой груди.
Ви от неожиданности сдавленно пискнула, как мышка, попавшая в лапы великана.
— Пусти, Егор! Ты что себе позволяешь?
Муромец даже не дрогнул. Ви пару раз дернулась, а затем обмякла, и до слуха Сони донеслись приглушенные всхлипы. Соня пораженно застыла. Весь мир знал Вику Савицкую, но никто никогда не видел ее вот такой. Спортсменка, известная своим стальным характером и не показавшая своих слез, даже когда проиграла Олимпийские игры, сейчас плакала, как обычная девчонка. Влюбленная девчонка, которая смертельно испугалась за любимого.
Видно, Лису такая слабость, проявленная Ви, тоже была в диковинку. С него даже слетела ироническая ухмылка, появившаяся у него на лице, когда Муромец решился обнять Ви. И он неловко отвел глаза, а затем с досадой пнул носком кроссовки землю.
— Лис, — тихонько позвала ничего не понимающая Соня, — что там такого страшного, в лаборатории?
Он резко поднял голову, и Соня похолодела — столько страха, отчаяния и ненависти плескалось в его потемневших зеленых глазах.
— Ты был там, — тихо пробормотала она.
— В яблочко. — Лис улыбнулся жуткой, пробирающей до дрожи улыбкой. — Я был там. Присутствовал при опытах. Угадай, в какой роли?
Соня не хотела этого знать. Но Лис не спрашивал — он продолжал говорить.
…Черная комната со стеклянным окошком на двери. Большая кровать, на которой он распростерт, как жертва на алтаре науки, спутанный по рукам и ногам ремнями. Стальной обруч, сковывающий голову. Он то холодит лоб, наполняя смертельным холодом, то раскаляется от жара и буквально поджаривает мозг.
Лис не покидает этой клетки уже чертову уйму времени. Он потерял счет дням — здесь вечная ночь. Он спит без снов, его сознание — черная дыра, которую выжигает на лбу горячий обруч. Почему же тогда всякий раз, когда он открывает глаза, все мышцы ломит от усталости, а тело покрывают синяки и раны, как будто его пытали? Иногда он слышит голоса — они чего-то требуют от него, куда-то зовут, проникают в самый мозг. Как будто назойливый комар пробрался в черепную коробку и теперь жужжит там, не находя выхода.
Иногда стеклянное окошко напротив вспыхивает ярким светом, и ему кажется, он видит ее — красивую девушку с жестоким сердцем, которая заманила его в ловушку. Белая, как у ангела, кожа, черная душа, и имя демона — Ада. Татуировка с полумесяцем на шее. Больше всего на свете он мечтает оказаться по ту сторону стекла. С каким наслаждением он бы свернул эту тонкую длинную шею! Но сил хватает только на то, чтобы приподняться на кровати — ровно настолько, насколько позволяют путы.
Он уже давно не задает вопроса, что с ним происходит. Он молит только об одном: когда? Когда все закончится и его оставят в покое? Смерть кажется ему избавлением.
