– Рома, скажи мне, что можно написать про чертей?! Что у них есть копыта и хвост, а у одного хер достает до подбородка? Что они живут в аду, а какой-то алкоголик-саксофонист сделал их предметом культа? Лабух небось из кабака?
– Из ресторана «Рига», Виктор Матвеич. В юности был дипломантом конкурса.
– А в зрелом возрасте стал алкашом. Никаких чертей, Хузин! – вновь перешел на крик Матвеич, но быстро остыл. – У меня есть знакомый, который покупает модельки самолетов и вертолетов. В ГДР такие модели выпускают. Склеивает их, раскрашивает. Увлеченный, открытый человек, знающий цену времени. Мечтал стать авиатором, но не прошел медкомиссию. У него уже больше двухсот пятидесяти экспонатов. Настоящий домашний музей. Можно взять интервью, сопроводить материал фотографиями. Очень интересный человек, долгих лет ему.
– Ага, долгих… Он уже два месяца как помре, – поддержал беседу Марьин. – Антоном Соломатиным звали.
– Как помре? Какое горе-то, а… И как это произошло?
– Антона жена из «квартиры-музея» выперла. Выперла, когда жилище стало превращаться в мини-аэродром. Он же модельки даже к потолку умудрялся подвешивать, вот одна нитка и не выдержала, когда супруга квартиру пылесосила. От вибрации, наверное. Самолетик ей на голову спикировал и так ухо поранил, что она на слона стала похожа. И переехал Антон к Ирке Погребной. Ромка, ты же тоже с Иришкой с полгодика покувыркался, когда она после мордобоя от Сафар-заде сбежала.
– Марьин, без этих подробностей. О покойнике рассказываешь.
– А чего рассказывать? Два месяца назад Антон неожиданно воспарил над вертолетиками, воздушными змеями и самолетиками. Инфаркт его хватил. Так что не получится про увлеченного товарища, который был одержим небом и на него в конце концов и улетел.
– Какое горе! А я ни сном ни духом. Светлая память Антошеньке.
– С некрологами нужно почаще знакомиться, Виктор Матвеевич. В некоторых газетах это самый что ни на есть увлекательнейший раздел, – съязвил Рома.
Дверь с грохотом закрылась. Рома достал из столешницы колесико. Карты, нарды, шашки и шахматы из всех редакционных кабинетов изъяли, а щелкать ногтем большого пальца по спичечному коробку быстро надоело. Играли братья по загону строк исключительно на деньги; главный при этом орал, что не позволит сделать из редакции игорный дом. И журналисты начали рубиться в «колесико», используя для этой цели большую шестеренку от будильника. Деталь раскручивали и засекали время по секундной стрелке. Выигрывал тот, у кого кругляш вертелся дольше. Если в процессе турнира появлялся товарищ из руководства, игрок делал стеклянные глаза, уставившись на вращающуюся шестеренку, и пояснял, что концентрируется для улучшения мозгового кровообращения.
Деньги, вырученные от продажи гормона, оседали в кассах ресторанов. Были и полезные траты. Марьин купил жене скороварку и разноцветные бигуди, а дочке подарил деревянную лошадку-качалку с безумными глазами и синей гривой. У девочки появились фингальчики и царапины. Хузин приобрел одеколон «One Man Show» и килограмм дефицитного кофе «Арабика». Зое подарил набор косметики «Pupa Kit» и французские чулки.
Гвидо делал инъекции, поглощал овощи, занимался прыжками и растяжкой. Последнее упражнение со стороны выглядело достаточно забавно. Шнапсте включал кассету с записями «АВВА», в соответствии с указаниями Ромы привязывал жгут и начинал медленно двигаться. В один из подходов резинка не выдержала нагрузки и лопнула. В результате по комнате носился голый официант, держась за покрасневший от удара живот.
Но ни линейка, ни портняжный метр изменений не показывали. Ягодицы наивного окрасились в цвет спелого баклажана. На вопросы любовницы Ирины, касающиеся столь неожиданных метаморфоз филейной части, отвечал, что колет полезные для организма витамины. Отказ от секса объяснял специальным режимом. Ирина сходила к венерологу. Врач ее не расстроил. И все же Шнапсте верил, что в финале курса произойдет неожиданный и столь желанный рывок.
По прошествии трех недель с момента продажи препарата Рома занервничал. Гвидо на связь не выходил. В газетных некрологах, которые Хузин ежедневно просматривал первым делом, фамилия Шнапсте не проскальзывала. Марьин обзвонил все рижские больницы, вплоть до психиатрической. Морги беспокоить не стал. Андрей жутко боялся покойников. Он даже на кладбище к бабушке не ходил.
– Может, у него хер все-таки вырос, а? Ты как думаешь, Андрюша? – предположил Рома.
– Угу… Вырос. Конечно, вырос! На лбу он у него вырос. Появится через неделю этот нарвал с членом во лбу, и даже не могу себе представить, чем для нас все это закончится. Если он жив, конечно.
– Да жив… Я ведь утро ознакомлением с некрологами начинаю. Шнапсте в списках ушедших не числится. А хорошие и умные люди мрут…
– Пока не числится. У меня такие варианты в голове прокручиваются, Рома… я теперь без водки просто заснуть не могу.
– А раньше ты на «Ессентуках» засыпал, да?!
– Раньше я спокойно засыпал. А сейчас даже после выпивона ворочаюсь по часу. Кошмары меня атакуют. Света сказала, что во сне я постоянно с кем-то разговариваю. И еще зову кошечку Лизу. Так и говорю во сне: «Кис-кис-кис, кошечка Лиза». А у меня в жизни котов не было. Вчера комар летал по комнате. В ушах стоял такой писк, будто меня пытают ультразвуком.
– Как будто ты знаешь, как пытают людей ультразвуком. Ты же слушаешь Анне Вески, а для меня это хуже любого ультразвука. И успокойся, бога ради, не истери. У меня созрел небольшой план, который несколько смягчит ситуацию. Правда, на время…
За оставшуюся до прихода Шнапсте неделю в редакции произошло ЧП. Заведующая отделом пропаганды Люда Семагина приобрела по блату румынский гарнитур. Обещали финский, но его за полторы штуки выкупил какой-то хлопкороб из Узбекистана. Отметить покупку Люся решила в отделе спорта. Это было самое прокуренное помещение во всей редакции. Говорят, такой пьяной ее не видели даже супруг и любовник. Семагиной захотелось танцев и фейерверка. Бенгальских огней и хлопушек не нашли. Запалив подшивку газет, ответственный работник взобралась на стол. Отплясывала в дыму канкан под матерки и аплодисменты. Спортивные аналитики хлопали, восхищаясь розовыми трусиками и упругими ляжками. Кто-то заливал подшивку пивом. Наутро о дебоше пироманки доложили Матвеичу.
– Мало тебя, Люська, в детстве драли, сучку эдакую!!! – орал главный.
– Зато сейчас дерут – любая обзавидуется! – не выдержала Люся.
Рому с Андреем новость огорчила. Скорая огласка истории со Шнапсте могла вывести Матвеича окончательно, и в этом случае террора не избежать. В последнее время главреда все чаще можно было видеть трезвым. Это вызывало тревогу. Не употребляли в редакции всего несколько человек. Абик Цейтлин бросил прикладываться после гепатитных страданий, тут же удостоившись клички Подсолнух за черную шевелюру, худое лицо и желтую кожу. Василия Рощенко спугнул инфаркт. Не обширный, но достаточно внушительный. Красавца Роберта Зиле предупредила горкомовская теща. В Игоря Борейко и Наташу Ракину больше просто не лезло. Заместитель главного редактора Иосиф Шиндельман не хотел пойти стопами двоюродного брата – украинский родственник упился до белой горячки, а потом и до ЛТП, в котором клепал деревянную тару для подсолнечного масла.
