– Ромка, ну б их мать! Нет из зала суда с извинениями выпустить, а они…
– Боря, ничего страшного. Посижу на режиме. Обогащу свой лексикон блатной феней. Физически поработаю.
– А я тебе к Новому году подарок купил. Но придется дарить сейчас. Будешь на поселях самым прикинутым. Настоящий «Тиклас», от финских турмалаев. Носи на здоровье.
Боря достал из пакета синюю «аляску» с ярко-оранжевой подкладкой и капюшоном, отороченным искусственным мехом. К проводам добавился еще один повод. Оба события закончили обмывать ближе к полуночи. Рома провожал друзей с музыкой. Динамик небольшого кассетника хрипел голосом Аркадия Северного «а как-то по проспекту с Манькой я гулял».
За большими окнами кафе «Стометровка» торопливо сновали люди. Мелькали разноцветные зонты, перескакивали через лужи модницы в сапогах на высоком каблуке. Зоя медленно помешивала трубочкой коктейль, рассматривая свежий маникюр.
– Все же ты у меня в какой-то мере ответственный, Ромка. Секс был хоть и пьяным, но как у нас принято говорить – качественным. Но ты, наверное, ничего не помнишь.
– Все я отлично помню. Чулочки, пеньюар, запах «Клима»… Обидно, Зойка. Вроде все только налаживаться стало. Деньги пошли, связи появились, развлечения поинтересней.
– Ты поразвлекался на две, а то и на три жизни вперед. На зависть многим, мил-друг.
– Ну да… А в Лиепае, окромя кино, и сходить, наверное, некуда.
– Есть куда. Еще как есть куда сходить. Но не приведи господь, я узнаю. В Лиепае находится педагогический институт.
– Я туда поступать не собираюсь.
– Ты не удумай собраться в общежитие этого заведения. Потому как педагогический институт может дать фору нескольким всесоюзным курсам по повышению парикмахерского мастерства.
Рома вспомнил Севду. Где сейчас эта похотливая газель, испробовавшая все прелести секса, кроме главной? Кто сейчас внемлет ее тонкому голоску, ведущему рассказ о сохраненной девственности и желании вкусить сладкую боль разврата?
– Рома, я не буду тебе махать на перроне. Не могу. Когда уезжает бабушка, я долго машу ей рукой, а потом плачу.
– Это потому, что каждый приезд бабушки может стать последним. Здоровья ей и столетнего юбилея. А я все же вернуться собираюсь.
– Рома, ты… Ты уникальный балбес.
За спиной оставались пейзажи дождливой Риги: блеск черепичных крыш, глянец брусчатки. Вдалеке показался силуэт Дома печати. Сдвинув очки на кончик носа, вычитывает байки Матвеич. За столиками кафе потягивают кофе с бальзамом Ромины друзья и коллеги. Спешит после церковной службы домой Андрей. А в подсобке ресторана «Юрмала» Гвидо Шнапсте обмывает его посадку. Так же, как вчера обмывали проводы и новенькую «аляску».
Сидящая напротив миловидная девушка в кофте сиреневого мохера делала пометки на полях небольшого томика.
– В Лиепае живете? – представившись, спросил Рома.
– Живу в Юрмале. А в Лиепае учусь.
– В педагогическом?
– Угадали.
– А общежитие где находится?
Студентка оторвала взгляд от страницы.
– Почти в центре. А что?
– Да я тоже в общежитие еду. Может, соседи? – Рома назвал адрес.
– Избави нас Бог от таких соседей. И не мешайте мне заниматься, пожалуйста.
Рома понял, что поселенцы любовь и уважение горожан не снискали. До этого ему ни разу не доводилось бывать в небольшом приморском городке Лиепая. Впечатление он производил мрачноватое. База подводных лодок сделала город режимным, и местные власти не особо беспокоились о его облике. Разбитые дороги, трещины на стенах домов, вызывающие жалость своей обветшалостью памятники архитектуры. Общежитие расположилось в обычном пятиэтажном доме белого кирпича. Перед входом – небольшая площадка с турником, брусьями и баскетбольным кольцом. Зеленая, грубо сваренная беседка с табличкой «Место для курения». В холле здания – турникет и дежурка с сонным военным за стеклом. Рома протянул в окошко предписание и был отправлен к капитану Панасенко. В небольшой комнате сидел полноватый мужчина с большим носом, короткой стрижкой и синими капиллярами, струящимися по обрюзглым щекам.
– О! А вот и он. Специалист по херам, – с издевкой воскликнул офицер.
– Вообще-то журналист, – поправил Рома.
– Вообще-то осужденный. Журналистом ты в прошлой жизни был. А сейчас ты и каменщик, и разнорабочий, а если надо, и ассенизатор.
– Если Родина скажет качать дерьмо, буду качать дерьмо.
– Правильно, Хузин. Будешь как миленький и никуда не денешься. Но по профессии тоже поработать удастся. Пойдем, я тебе стенгазету покажу.
На голубовато-серой стене коридора в рамке светлого дерева висел ватман с гортанно-философским названием «Рупор чистой совести». Под одной из заметок расположилась неплохо выполненная карикатура: на перевернутом тракторе вытанцовывал алкоголик с бутылкой в руке.
– Это Банидзе. Трактор перевернул, мудак, по пьяни, – просветил капитан.
– И что? Возмещает ущерб?
– Ага, возмещает. В учреждении строгого режима ОЦ семьдесят восемь дробь четыре. Позавчера отправили. Сразу предупрежу и тебя. Три нарушения, пересмотр дела – и поедешь в колонию.
– А что относится к нарушениям?
– Пьянство, отлынивание от работ, самовольное оставление места наказания. Каждый вечер в семь должен быть здесь и отметиться у дежурного. На работу отвозят к восьми утра. Газету теперь будешь делать ты. И чтобы к утру каждого понедельника была готова.
– А хотите, я буду ее каждый день делать? Как основную работу.
– Ты сейчас допи. дишься и будешь каждый день делать и газету, и основную работу. Апартаменты на третьем этаже. Комната номер тридцать девять.
Интерьер жилища Рому опечалил. Четыре койки с армейскими одеялами, тумбочки, небольшой холодильник и стол. В соседях были туркмен, досиживающий за ДТП с летальным исходом, боксер, сломавший челюсть таксиста, и бухгалтер строительного комбината. Через неделю Рома проклинал активного идиота Гвидо Шнапсте, свою тягу к розыгрышам и судью Раупе. Пальцы набухли от мозолей. Вечером сил хватало только на то, чтобы поужинать, сходить в душ и завалиться на скрипящую пружинами койку. Мозг свербило от желания врезать кретину Панасенко за дебиловатые шутки. Но перспектива оказаться в компании с Банидзе Рому не прельщала. Через месяц он привык и к распорядку, и к тяжелой работе. В основном бригаду вывозили на дорожные работы или распределяли как подсобников на стройки. Когда удавалось отпроситься в город, Рома бежал на переговорный пункт. Звонил Андрею, Малютке, Матвеичу. Зоя приезжала каждые две недели. Привозила домашнюю еду и ставший
