– Ром, я вот что подумал. Может, все же встретиться с Гвидо и попросить его заявление отозвать? И сразу все проблемы решены, слава тебе, господи!
– Пока мы сидели, Зоя к нему съездить успела. У Шнапсте теперь девиз простой: «Чем им хуже, тем приятнее мне».
– Ну ничего, ничего… Накажет его Боженька за грехи и нежелание помочь ближнему.
– Андрюша, что-то ты странно разговаривать начал. Раньше я за тобой столь частое упоминание Господа не замечал.
– Рома, я вот сегодня в храме был с утра. И знаешь, какое отдохновение душе? Вышел с легкостью, с улыбкой. А какие там лица у людей! Глаза добрые, улыбки искренние, неподдельные. Помолился за нас с тобой и за родных наших.
– Опять по-своему?
– Нет, не по-своему. «Отче наш» выучил. С батюшкой долго общался. Он мне молитвослов пообещал достать.
– Вот страна, а! Колбасу нужно достать, сапоги-дутики тоже нужно достать. Билеты в театр и талоны на книги тоже нужно достать. И молитвослов – его тоже доставать надо. Как будто это «самиздат».
– От Господа отвернулись, вот ни колбасы, ни сапогов-дутиков и нет.
– Андрюша, ты меня не пугай. Нам сейчас правила техники безопасности на производстве или стройке учить надо, а не «Отче наш». И фанатизм ни до чего хорошего тебя не доведет.
– Все тебе плохо. И вера в Господа тоже, да?
– Вот за что я стране благодарен, так это за то, что в душе я все же больше атеист. Одновременно верить в идеалы КПСС и в Бога – пошло.
– Так, выходит, ты ни во что и не веришь.
– Только в себя. Больше разочарований, но чувствую себя спокойнее. И это честнее.
Друзья шли по просторному холлу Дома печати. Им казалось, что взгляды окружающих прикованы только к ним. В лифте ехали вместе с Наташей Ракиной из отдела культуры, полноватой брюнеткой, жующей на протяжении всего рабочего дня. Наташа слыла человеком любознательным и простым. Часто не к месту задавала глупые вопросы. Обычно делала это с энтузиазмом.
– Ребят, а вы на самом деле какому-то чудику лекарство для увеличения мужского достоинства продали, и вас могут посадить надолго?
– Да, Натали, действительно, – лицо Ромы было серьезным. – Действительно продали лекарство человеку, у которого х. й длиной всего в десять сантиметров. И скоро мы можем стать зэками. Еще вопросы будут?
– Будет пожелание, Хузин. Когда-нибудь поумнеть и стать добрее.
Марьин, зажав рот кулаком, прыснул. В коридоре друзья наткнулись на спешащего спортивного обозревателя Игоря Борейко.
– А я уже хотел тотализатор открыть наподобие «Спорт-Прогноза» – выпустят моих коллег или не выпустят.
– Ты бы лучше почаще окно в кабинете открывал, чтобы мозги проветривать, – тут же парировал Рома.
– Шуток не понимаешь, Ром?
– В стиле фильма «Спортлото-82» – не понимаю.
Единственным человеком, кто расцеловал, посочувствовал и пожелал удачи, оказалась Люда Семагина. Зоя разговаривала по телефону. Озорно подмигнув, отправила два воздушных поцелуя и ладошкой указала на дверь кабинета Матвеича. Попыхивая сигаретой, главный читал разворот «Известий». Сложив газету вдвое, медленно снял очки.
– Мы попрощаться, Матвеич, – Рома достал из пакета коньяк и поставил на стол.
В кабинете стало тихо. Пауза прижимала, делала больно. Матвеич жестом предложил присесть.
– Ром, а я ведь первый раз тебя с таким грустным взглядом вижу. Хотя нет. Было. Когда из Афгана весточка про твоего одноклассника пришла, вечная ему память. И ты, Андрюшка, сник, как я погляжу.
– Нечему радоваться, Матвеич, – Андрея было еле слышно.
– И не вам одним, хочу заметить. Печально, ребята. Грустно, печально, и всех эпитетов не перечислишь. Самое интересное, что моя вина во всем этом тоже есть. Прощал, закрывал глаза, жалел… Не смог вас вытащить из мира, в котором вам было удобнее жить. Догадываешься, про что я, Ром?
– Догадываюсь, Матвеич. Только чего уже сейчас об этом…
– Ром, а ты не думай, что я морализаторством заняться собрался. Просто говорить сейчас можно предельно откровенно.
Откупорив бутылку, Матвеич достал рюмки. По селектору попросил Зою никого к нему не пускать. Андрей от выпивки отказался, чем вызвал удивление как у Ромы, так и у главного.
– Будем надеяться, что ситуация разрешится благополучно. За это и выпьем, – Матвеич, резко опрокинув рюмку, закурил.
– А если не разрешится? – спросил Андрей.
– Андрюша, ты какой-то странный стал, как я погляжу. Ты же знаешь ответ на этот вопрос. Если не разрешится – придется вам пройти еще одну школу жизни.
– Не хотелось бы. Уж больно она суровая. Остается, значит, только на Господа уповать и благосклонность Его к нам.
– Согласен. Не касательно Господа, а касательно суровой школы. Но некоторым индивидам школа такая идет на пользу. Я не про вас в данный момент. За нигилизм и цинизм пока не сажают.
– А за антисоветчину – еще как, – вставил Рома. – А ведь ее тоже вполне можно отнести к одной из форм нигилизма и цинизма.
Матвеич подобрел, расслабился. Глаза его заблестели, взгляд стал мягче.
– Рома, скоро и за антисоветчину сажать перестанут. Поверь мне. Перед отпуском близкий друг из Москвы приезжал. Занимает очень высокий пост. Человек умный, способный просчитывать ходы и ситуации наперед. И он боится. Боится, что страна наша доживает последние годы. Страна, Ромка. Великая страна, Андрюша. Говорю от сердца, без рисовки.
– Его страхи можно понять, Виктор Матвеич. Не будет страны, не будет у него ни хорошей должности, ни привилегий.
– Нет, Ромочка. В этом ты не прав. Вернее, прав, но частично. Не за это мой друг переживает. А за хаос, который может воцариться, если все это в одночасье рухнет. Все мировые революции, которые история знает, покажутся ничтожными.
– Не может такая махина взять да и рухнуть в одночасье, – возразил Андрей.
– И не такие империи рушились, Андрюша. Человек ты образованный и знаешь это не хуже меня. Да, мне тоже многое не нравится, многое коробит. Но скажу без пафоса, ребята. Родину я люблю. И не хочу, чтобы моя Родина превратилась в тот самый порноптикум. Теперь к делу. На время следствия оставлять вас в редакции я просто не имею права. Но скажу честно. Будь моя воля, поступил бы совсем иначе. Рома, сначала к тебе. Ты – парень к жизни приспособленный лучше, чем Андрей. Думаю, работу с твоими связями найдешь. И найдешь, скорее всего, быстро. А вот тебе, Андрюша, в этом плане будет тяжелее. Решение мое таково: будешь писать вне штата. Выбери себе нормальный псевдоним. Только не надо уходить во времена года и героику пятилеток. Антон Февральский у нас уже имеется. Мария Трудовая тоже есть.
– Я же начинал под псевдонимом Лев Бурлак.
