Вновь и вновь приходится повторять: необычайные, невиданные в истории достоинства созданной Сталиным социалистической системы были неопровержимо доказаны в период Великой Отечественной войны и последующего восстановления страны. Такова правда истории, которую упорно извращают враги нашей отчизны.
Предположим, войну можно считать экстремальным событием, заставившим народ подняться на борьбу с врагом. Но ведь защищали советские люди вполне конкретную общественную систему. А шла страна к победе под руководством вождя. Все остальные лидеры, даже непомерно прославляемый Г. К. Жуков, имели по сравнению с ним даже не второстепенное, а третьестепенное значение, хотя и их вклад был велик. Заметим, что некоторые антисоветчики упрекают победителей: мол, способствовали укреплению «тоталитарного режима» и культа Сталина.
Ну хорошо, лозунг «Отечество, в опасности!» сплотил народ, вдохновил на подвиги. А что произошло затем? Об этом хулители системы стыдливо умалчивают. Надо хотя бы попытаться представить себе, в каком состоянии находилась послевоенная Россия (СССР). Вот некоторые цифры.
За пять военных лет население страны сократилось с 196,8 до 162,4 млн человек (почти на 18 %); осталось 2,5 млн инвалидов войны. Погибло преимущественно мирное население. Было разрушено 6 млн зданий (вдумайтесь в эту цифру!), 1710 городов и поселков, более 70 тыс. сел и деревень. Без крова осталось 25 млн человек. Немцы уничтожили или забрали в Германию 7 млн лошадей и 17 млн голов крупного рогатого скота.
Помимо всего прочего, надо было в кратчайшие сроки перевести промышленность на выпуск мирной продукции. За первую послевоенную пятилетку было восстановлено и построено 6,2 тыс. крупных промышленных предприятий.
Уже в 1948 году был превзойден в промышленности уровень производства 1939 года, а к 1952 году он возрос вдвое!
Наибольшие лишения пришлось испытать крестьянам. А ведь сельское население резко сократилось: со 131 млн в 1940 году до 98 млн в 1946-м. Говорят, именно их эксплуатировали больше всех. Отчасти это верно. Хотя и рабочим приходилось несладко. Говорят, при Хрущеве стало жить легче. Хотя именно он, а вовсе не Сталин, старался, можно сказать, придавить крестьян к земле и сделать бесправными.
В июле 1948 года Н. С. Хрущев написал Сталину о необходимости окончательной коллективизации: «Наиболее радикальным путем, на мой взгляд, является проведение полного и единовременного обобществления крупного рогатого скота с компенсацией колхозникам за проданный на фермы скот. При этом надо отказаться от помощи колхозникам в ликвидации бескоровности и принимать меры к удовлетворению их потребности в продуктах животноводства через колхозные фермы». Вдобавок: «сократить размеры приусадебных участков колхозников» и «повысить установленный уровень трудодней».
Как видим, «наш дорогой Никита Сергеевич» оставался на позициях троцкизма и архиреволюционности. Правда, Сталин счел эти бредовые предложения излишком усердными при недостатке ума (позже, придя к власти, Хрущев постарался отчасти реализовать свои планы, чем заслужил ненависть крестьян).
Говорят, после такой инициативы Хрущева Сталин на одном из заседаний подошел к нему, погладил по плешивой голове и пошутил: «Наш маленький Карл Маркс». Можно предположить, что Никита Сергеевич при этом стыдливо улыбался, поклявшись в душе отомстить вождю. В феврале 1952 года Сталин писал о «горе-марксистах», которые «думают, что следовало бы… пойти на экспроприацию мелких и средних производителей в деревне и обобществить их средства производства… Этот бессмысленный и преступный путь… подорвал бы всякую возможность победы пролетарской революции, отбросил бы крестьянство надолго в лагерь врагов пролетариата». В данном случае речь шла о ленинских идеях, но в аспекте актуальных современных проблем.
Как видим, Иосиф Виссарионович сознавал, в каких невыносимых условиях вынуждены трудиться сельские жители, и не желал усугублять их трудности для наибольшего удовлетворения потребностей горожан.
А вот по мнению Н. Верта (и не только его), Сталин был занят лишь интригами, пребывая в паранойе: «Изолировавшись из-за своей подозрительности от всех, избегая церемоний и приемов, зная о жизни страны только по разукрашенным картинкам официальных докладов, стареющий Сталин проводил теперь большую часть времени на своей даче в Кунцево…» Тут верна только последняя часть тирады. Церемоний и приемов Сталин избегал всю жизнь. А вот каких-либо «разукрашенных картинок» (нелепое выражение) в официальных докладах он не терпел и карал за них сурово.
Сталинская общественная система вряд ли укреплялась только под воздействием его воли и какого-то таинственного конструкторского гения. На мой взгляд, он действовал как реалист и прагматик, а не как революционный романтик, обуреваемый бредовыми идеями о скороспелом построении идеального общества. Он весьма основательно изучал социально-экономические теории. Но это вряд ли заставило его довериться этим знаниям. Тот, кто занят практической деятельностью, быстро понимает, насколько она далека от теоретических концепций. Не случайно же их существует множество, тогда как реальность единственна и неповторима.
Сталин полагался в первую очередь на действительность. Управление обществом в чем-то подобно попытке управлять природной стихией. Тут главная задача — избежать опасности, не идти стихии наперекор, осмысливать или частично даже ощущать ее поведение. Как говаривал английский философ Френсис Бэкон: «Природа побеждается только подчинением ей». Вот и Сталин старался предлагать и осуществлять действия, соответствующие естественному процессу общественного развития. В противном случае под его «волюнтаристским» руководством страна бы развалилась в считанные годы (что и случилось после того, как ее стали «перестраивать» деятели горбачевско-ельцинского призыва).
Можно возразить: а разве другие лидеры государств, диктаторы не старались обдуманно или интуитивно действовать таким же образом? Кто кроме «твердокаменных революционеров» стремится переиначить мир радикально? Ведь существуют принципиальные консерваторы, сторонники медленных эволюционных изменений. Они стараются поддерживать существующий порядок и улучшать его по мере надобности. Чем отличался от них Сталин, которого если и можно считать консерватором, то лишь с серьезными оговорками?
А тем, что создавал общественную систему небывалого типа, возникшую не стихийно, а в результате насильственных мероприятий по определенным теоретическим схемам, главным образом Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Но умозрительная концепция конечно же не могла отвечать реалиям конкретной страны в конкретной исторической обстановке. Это вынужден был признать уже Ленин. Он предложил некоторые свои теоретические идеи, дополняющие марксизм, но и ему не удалось — что вполне естественно — предвидеть дальнейшее развитие событий и предложить единственно верный план строительства нового общества.
Нередко не слишком компетентные авторы иронизируют по поводу того, что Сталин в конце жизни написал две теоретические работы: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР». (Признаюсь, я тоже тогда, по молодости лет, недоумевал: зачем пожилой и загруженный текущей работой государственный деятель занимается совершенно необязательным для него теоретизированием.) Однако известный физик, будущий Нобелевский лауреат Петр Капица счел нужным написать Сталину: «Вы так четко и убедительно выделяете и устанавливаете законы природы, которые лежат в основе функционирования нашей социалистической структуры общества, что даже неспециалисту они интересны и понятны». И посетовал на то, что так поздно марксисты занялись такими разработками.
