Но продолжим цитирование.
«4 апреля 1953 г. «Правда» объявила, что «врачи-убийцы» стали жертвами провокации и что их так широко подхваченные пропагандой признания были на самом деле получены путем применения «недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия». Это сообщение было опубликовано руководимым отныне Берией МВД, то есть той самой инстанцией, которая несла ответственность за происшедшее».
Однако инициативу нового министерства перехватила более высокая инстанция. Это было сделано своевременно и неслучайно. Маленкову и партийному руководству надо было показать, что именно они контролируют ситуацию:
«События получили еще больший резонанс благодаря принятому спустя несколько дней постановлению ЦК КПСС, в котором шла речь о «нарушении законности органами госбезопасности». Из него следовало, что дело «врачей-убийц» не было единичным случаем, что госбезопасность, присвоив себе непомерные права, творила беззаконие и что партия, открыто разоблачая ее, отвергает эти методы и осуждает всевластие политической полиции. Порожденная этими документами надежда вызвала поток сотен тысяч просьб о реабилитации, захлестнувший органы прокуратуры. Заключенные же, и особенно находившиеся в «спецлагерях», ожесточенные выборочной амнистией 27 марта и чувствовавшие неуверенность охраны и неустойчивость системы в целом, уже летом 1953 г. подняли восстания в Воркуте, на Игарке, в Кимгире и многих других местах. Растерянность населения возросла, когда выяснилось, что борьбу за восстановление «социалистической законности» возглавил сам Берия».
Последнее утверждение Н. Верта определенно показывает, что оно принадлежит человеку, весьма поверхностно знакомому с жизнью и чувствами подавляющего большинства советских людей. К тому же французскому историку, даже если он совершенно искренен, невозможно было абстрагироваться от образа Лаврентия Павловича как отъявленного злодея. Таким его представила, начиная со второй половины 1953 года, официальная партийная пропаганда, да и западная «свободная» пресса тоже. До этого времени отношение к нему подавляющего числа граждан было вполне терпимым.
Амнистию значительная часть населения не связывала с каким-то конкретным именем. Люди были обескуражены ее последствиями. Однако демонстрация Берией своей власти, его стремление повысить свой авторитет должны были встревожить и Маленкова, видевшего в нем своего конкурента, и партийную номенклатуру. А Берия принялся настойчиво изображать из себя либерала:
«Именно по инициативе Берии, имевшего прекрасную возможность свалить вину за «дело врачей» на арестованных по его приказу Игнатьева и Рюмина, было опубликовано сообщение 4 апреля. В течение следующих недель он распространил свой «либерализм» на самые разные сферы. Подчеркивая в отличие от своих коллег «разнообразие» и «равноправие» народов, он содействовал продвижению национальных кадров в надежде обеспечить себе их поддержку в будущем. Особенно тщательно Берия вычистил от сторонников Сталина Компартию Грузии, а во главе нескольких республик поставил своих многочисленных сподвижников. Берия даже предлагал в определенной степени смягчить коллективизацию, а во внешнеполитической сфере выступил как главный поборник разрядки международной напряженности».
Вновь приходится уточнять: первым и главным поборником разрядки международной напряженности выступил Маленков.
Им же были подготовлены предложения по улучшению благосостояния сельских жителей и реформирования деревни. Но, как известно, на Западе, да и у нас в стране, предпочитают называть творцом реформ Хрущева.
Почему же Берия так рьяно взялся изображать из себя гуманиста? Почему ему потребовалось демонстрировать свои либеральные устремления? Почему он вошел в роль «друга народа»? Или в нем заговорила совесть, а его погрязшая в мерзостях душа устремилась к высшим нравственным сферам?
Последнее предположение кажется невероятным. Ведь Лаврентий Павлович не ушел в монастырь, не покаялся прилюдно, а продолжал плести политические интриги. Тем, кто стремится удержаться на вершинах власти, приходится отдавать этому все свои силы, использовать ради своих целей любые более или менее приемлемые средства.
На мой взгляд, у него, так же как у Маленкова, был план развенчания культа личности Сталина. Это требовалось для установления истины. Ее никто не принимал в расчет ни тогда, ни позже. Подобное мероприятие было призвано показать новых руководителей страны поборниками «прав человека» и «социалистической законности», не связанными с какими-либо репрессиями. Всю ответственность за творившиеся прежде беззакония можно было свалить на мертвого вождя.
Как пишет осведомленный (хотя далеко не всегда объективный) Р. Медведев: «Маленков предпринимал шаги для своего продвижения к вершине власти, и в первое время после смерти Сталина его слово по важнейшим вопросам оставалось решающим. И он же занял достаточно активную позицию в деле критики культа личности. На заседание Президиума ЦК КПСС 10 марта 1953 года, проходившее под председательством Маленкова, были вызваны «идеологи» П. Н. Поспелов, М. А. Суслов, главный редактор «Правды» Д. Т. Шепилов. Как вспоминал Поспелов, в ходе заседания Маленков подверг редакцию газеты резкой критике, заметив, что природа многих ненормальностей, имевших место в истории советского общества, крылась в культе личности. Подчеркнув, что перед страной стоят задачи углубления процесса социалистического строительства, Маленков отметил: «Считаем обязательным прекратить политику культа личности».
Заметим, что с тем же самым культом были связаны и замечательные успехи советского народа в труде и победа в Великой Отечественной войне. Возможно, отчасти учитывая это, Маленков не стал «разоблачать» культ личности Сталина (как позже сделал это Хрущев). Да и можно ли было во всех недостатках и неоправданно жестоких репрессиях обвинять Иосифа Виссарионовича? Ведь существовало множество документов, неопровержимо свидетельствовавших о том, что значительная, если не основная доля вины лежит на Хрущеве, Маленкове, Молотове, Кагановиче, Берии, Микояне.
В то же время хитроумный Лаврентий Павлович имел в своем распоряжении значительную часть материалов, обличающих практически всех этих руководителей, а в первую очередь Маленкова и Хрущева, в активном проведении репрессий. При необходимости он имел возможность уличить каждого из них не только в жестокостях и, возможно, в доносах и клевете на коллег, но и представить их как лицемеров, обманывающих партию и народ. Он чувствовал преимущество своего положения, упивался своей властью (мечтая стать полноправным хозяином страны) и утратил присущую ему осторожность, ощущение надвигающейся опасности.
Повторю: таково мое предположение. Оно логически следует из совокупности тех событий, которые произошли в роковом 1953 году, включая не только деятельность, но и смерть Берии.
Какими бы соображениями ни руководствовались Маленков и Берия, стремясь обрушить на одного лишь Сталина всю тяжесть вины за происходившие за последние 30 лет в СССР гонения на инакомыслящих, репрессии, осуждение невиновных, это подрывало в первую очередь позиции правящей партии. Маленкова это обстоятельство вряд ли сильно беспокоило. Ведь он возглавлял Правительство СССР, был прежде всего государственным, а не партийным деятелем. То же относится и к Берии.
