Одевал домашнего дракона в попонку из негорючего материала.
Зашел в магазин «в щи — фрукты» и в результате сварил сладкий суп и соленый компот.
Во сне постукивал по подушке, вспоминая о тамбурине.
Сделал татуировку на новом ремне.
Раскрасил платье косметикой.
Улыбнулся не туда: фотоаппарат был с другой стороны.
Кокетливо скончался.
Бампер
Она выскочила под дождь на дорогу. Удар машины не почувствовала. На несколько секунд потеряла дыхание, рассматривая мокрую дорожную пыль и нависший бампер. Затем обнаружила себя на месте водителя. Ей было около тридцати, она горячо любила мужа. У нее была собака Барбацуца, красивое имя Аврора и редкая профессия — танцовщица.
Некоторое время она посидела за рулем, вспоминая свою новую жизнь, потом вышла из машины посмотреть на себя. Левая половина лица Ефросиньи была всмятку, правая же оставалась спокойна и прекрасна. Она подняла себя на руки и посадила на переднее сиденье, красивой половиной лица наружу. Немного подумав, нащупала рычаги управления, не совсем понимая, что и зачем нажимает, предоставила телу соображать самому. Развернулась и поехала но проселочной дороге в свой старый дом. Дождь лил, кошки высыпали навстречу в некотором недоумении. Она внесла тело вовнутрь и положила посреди горницы. Зажгла лампады, налив в них доверху масла, за ночь прочитала от начала до конца вслух псалтирь Давида и ушла утром, приказав кошкам «брысь!». Из прежних вещей взяла только нательный крестик. «Крестик — это бирочка, по которой Бог определяет, кто из людей принадлежит ему», — объяснила она себе. Зрение было черно-белым, дождь перестал, она вышла в утреннее солнце, пошатываясь от усталости. В кармане смешно закукарекал мобильный телефон — это муж назначал ей свидание. Ах да, начался четверг. Но сильнее любви хотелось спать, пришлось сказать одно слово: «Вечером!» — и отключить.
С ощущением, будто вернулась после долгого отсутствия, она приехала в Аврорин дом, который тактильно уже представляла себе до мелочей. Постучала по стенке, укрепляя ее реальность, задернула плотные шторы, съела чужое яблоко, легла на стол, укрывшись широкой и длинной юбкой, которую подробнее не рассмотрела в полутьме, и проспала, сколько могла. Было приятно быть умирающей и при этом рождаться. Рано вечером она поднялась на чужие ноги и, как прилежная ученица, принялась привыкать к телу. Оно было длинновато, узко в плечах и немного жало за ушами. Ефросинья стукалась о притолоку и спотыкалась о разные предметы, запоминая свое красивое имя. Переговариваясь со своими ногами, она заново училась заходить в двери. Юбка оказалась в красных розах и предназначена была для танца фламенко. Она надела ее наизнанку.
В старом доме за три последующих дня исчезла прежняя Ефросинья. Ее тело понемногу испарилось, оставшиеся косточки светились всё слабей, затем стали угольками. Кошки разбежались, но недалеко. Они думали, как теперь быть. Некоторые стали растениями и предметами мебели, другие забрались в землю и там окуклились. Часть вернулась в мир и стала просто кошками.
Ефросиньины сыновья стали просто детьми, перестали пахнуть настроением и звенеть колокольчиками, а влюбленные мужчины в одночасье позабыли, что она существовала. Лишь иногда все они вздрагивали от холода с жаром, вспоминая что-то несуществующее.
Нынешняя Аврора была равнодушна к детям и кошкам, хотя любила собак — в лице, вернее, морде Барбацуцы.
Зато она не была уже девственницей. По четвергам они встречались с мужем, ели из одной тарелки и спали в одной постели. Мужа звали Сила.
Возле ее дверей
Возле ее дверей он всегда некоторое время стоял, не решаясь позвонить. Каждый раз он не знал, что на этот раз ждет там — она постоянно вела себя по-разному. Иногда она встречала его голой, раздевала его тоже, и они пили чай с лимоном и медом, распахнув окна в сумерки. Иногда она привечала его пощечиной. В такие дни она с ним не разговаривала, сразу вела в постель и привязывала его руки чулками к батарее. Иногда ее вообще не было дома, и он жил до утра один.
В остальное время они совсем не общались. Иногда они встречались в гостях, где вели себя как едва знакомые. Порой ходили вместе в кино. Они не могли жить друг без друга.
Чеверговое свидание
Когда в дверях раздался звонок мужа, она уже наизусть знала его лицо и тело, и всё же ей стало не по себе. Она подошла ко входу, медленно отщелкнула замок, и дверь распахнулась.
Окруженный вьющимися бабочками, муж робко переступил через порог. Она приподняла его лицо ладонями, взгляд охватил его целиком, со всеми запятыми, до каждого волоска. Ей стало ясно, что она давно и безумно любит эту бледную тонкую кожу и светлые глаза, это худое длинное тело и тонкой выделки ступни и кисти.
Она не сказала ни слова. Он был готов к этому. Он вообще ко всему был готов. Через бесконечную секунду до нее дошло, что вокруг мечется и прыгает второе любимое существо — Барбацуца, которая жила по неделе то у одного, то у другого. В эту неделю настала ее очередь гулять и кормить их общую собаку. Они вышли вместе из дома и смотрели, как радуется миру животное. Периодически собака налетала на них и тыкалась в руки и колени мокрым носом, задевала многочисленными мягкими частями тела и убегала опять. Они чувствовали, что готовы плакать от счастья. Она посмотрела ему в глаза, и между ними открылась горячая пустота. По лестнице они поднимались долго, как будто в небо. Она видела каждую ступеньку, словно шла по лицам. Шаги звенели как ноты, сердце отмечало такты, кровь шелестела в венах, в ушах бесшумно кричал закат. Они прошли насквозь через дверь, как будто ее не было, поужинали одной ложкой из принесенной им банки с винегретом и дальше только сидели с половинкой бокала вина и одними глазами на двоих. Собака дышала рядом и участвовала в тишине, глядя в сумерки широко раскрытыми зрачками.
Она стянула с него одежду выворачивая и оставляя на запястьях рукава, а на щиколотках штанины. Он лежал перед ней, голый и спеленутый одеждой одновременно. Она смотрела, не прикасаясь. Когда настала полночь, часы на стене сломались и перестали тикать, они улеглись на юбке из роз под одним одеялом и лежали, не двигаясь, всю ночь до утра. Это было трудно, неудобно и прекрасно.
Утро
Утром он погулял с собакой и ушел, она не пошевелилась. На ее щеках горел болезненный румянец. Итак, в эту ночь Ефросинья встретила первую в жизни любовь — своего мужа. Она долго лежала, вспоминая его кожу, потом задумалась о том, как же его зовут, и не смогла вспомнить, потом стала вспоминать, как теперь зовут ее саму, тоже не выяснила, потом услышала, как затикали вставшие с вечера ходики, вскочила и бросилась к телефону. Нужно было срочно ехать на класс, потом на интервью, потом на репетицию, а сначала звонить директору, чтобы узнать подробности. Она включила телефоны, и они зачирикали сразу все. Она решительно надела на себя новое имя и засуетилась уже Авророй.
