– Теперь у нас в каждой комнате по соске, – рассказывала Битси, – на случай, если понадобится, и три или четыре у нее в кроватке и, наверное, с полдюжины в коляске. Когда я ее кормлю, приходится выдергивать соску изо рта, словно пробку, забрасывать туда ложку еды и снова затыкать, и она все время сопротивляется. Наверное, потому-то она такая худая.
Она и правда была худой – тоненькой, слабенькой, маленькой не по возрасту. В четырнадцать месяцев еще не начала ползать. Но интеллект – несомненный. Она всматривалась в лицо то одного взрослого, то другого так пристально, словно читала по губам, а когда рядом с ней играли Джин-Хо и Сьюзен, ее внимание удваивалось, черные, блестящие, с приподнятыми уголками глаза следили за каждым их движением.
– Если б только она спала днем, – вздыхала Битси, – тогда я бы справлялась с делами. Но она отказывается напрочь. Кладу ее в кроватку – она кричит. Не плачет, а орет, таким пронзительным жалобным голосом. Потом вечером я соображаю: я же что-то собиралась сегодня сделать. Что? Что такое я планировала? И вспоминаю наконец: волосы расчесать.
– Да, кстати, – сказала Зиба, – насчет праздника Прибытия. Думаю, нам лучше устроить его в этом году у нас дома.
– Почему? У вас было в прошлом году.
– Но вам с Шу-Мэй…
– До праздника еще три месяца, – сказала Битси. – Если жизнь не наладится к тому времени, меня в психушку заберут.
– Тем больше причин будет устроить праздник у нас, – осмелилась пошутить Зиба, но Битси даже не улыбнулась.
Пришлось Зибе переменить тему и спросить мнение Битси, достаточно ли девочки уже большие, чтобы этим летом отправить их в дневной лагерь.
– Ох, не знаю, – нервозно ответила Битси. – Кто заранее может сказать?
Было время, когда она с избытком нашла бы, что сказать. Зиба тосковала по тому времени.
Как-то раз в июне в дверь внезапно позвонили и перед Зибой предстала Мариам в сшитой на заказ блузе, льняной юбке, бежевых льняных лодочках и велосипедном шлеме.
– Что такое? – изумилась Зиба.
– Извини, что явилась без предупреждения, – сказала Зиба. – Можно войти?
И, не дожидаясь ответа, двинулась внутрь. Шлем был черный с оранжевым – оранжевые всполохи над каждым ухом, – а от завязки под нижней челюстью проступила складка плоти, которую Зиба никогда прежде не замечала.
– Я ездила по магазинам, как видишь, – сказала Мариам, указывая на юбку, словно это было доказательством, – а вернувшись домой, решила примерить купленный шлем. Хотела убедиться, что сумею с ним справиться.
– Вы купили велосипедный шлем?
– Но я, очевидно, совсем не разбираюсь в таких шлемах: надеть надела, а снять не могу.
Зиба чуть не расхохоталась. Вроде бы ей удалось сохранить серьезное выражение лица, но Мариам сказала:
– Да, конечно. Вид у меня тот еще. Но я подумала, уж лучше поеду к вам, чем просить кого-то из соседей.
– Да, конечно, – мягко ответила Зиба. – Дайте посмотрю.
Она шагнула вперед и ухватилась за пластиковую застежку с одной стороны головы. Потянула ее, но безрезультатно. Стала нащупывать замок – не нашла.
Тут Сьюзен, возившаяся на заднем дворе, вошла в дом с лейкой и сказала:
– О-о, Мари-джан! Что это на голове?
– Велосипедный шлем, моя хорошая, – ответила ей Мариам. – Ну как? – спросила она Зибу.
– Пока никак, погодите минутку. – Зиба пробежалась пальцами по ремешку. Она чувствовала запах горьковатого одеколона Мариам и жар ее кожи. – Что вы закрепили, когда надели шлем? – уточнила она.
– Кажется, эту пряжку, но теперь я не помню в точности. Парень, который продал мне шлем, и застегнул его, и расстегнул в мгновение ока, а теперь я не… ох!
– Извините, – сказала Зиба. Она попыталась стянуть ремешок через подбородок, но он сидел как влитой. Она совершенно в таких вещах не разбиралась. В детстве только в волейбол играла, обмотанная тяжелым черным платком, который плотно закрывал уши и спускался на грудь. – Я что-то упускаю, – сказала она. – Вот пряжка, вот ремешок…
– А где велосипед? – спросила Сьюзен у Мариам.
– Нет у меня велосипеда, джан.
– Так зачем же тебе шлем?
– Я собиралась покататься на велосипеде моего друга.
Сьюзен наморщила маленький лоб. Зиба, отступившись, сказала:
– Сами разберется.
– Сами дома?
– Нет, но будет с минуты на минуту. Заходите, садитесь, подождем его.
– Ох, ну и дела! – сказала Мариам. Подошла к зеркалу в золотой раме, висевшему напротив входа. – Может быть, эта пластмассовая штучка… – рассуждала она, всматриваясь в свое отражение.
– Я проверила пластмассовую штучку, – ответила Зиба. – Садитесь, Мариам. Я заварю вам чаю. А… вы сможете пить чай в шлеме?
– Не знаю, – вздохнула Мариам. – Да и не хочу! Может, просто разрезать ремешок ножницами?
– Не стоит портить новенький шлем. Заходите, подождем Сами.
Мариам вошла следом за невесткой в гостиную, но вид у нее был мрачный.
– Это Даниэлы велосипед? – спросила Сьюзен, увязавшись за Мариам.
И тут Зиба наконец расхохоталась в голос, вообразив Даниэлу Ле Февр, самую томную из подруг Мариам, вращающей педали – в костюме от Каролины Эррера и туфлях за четыреста долларов. Мариам вздохнула и опустилась на диван.
– Нет, – сказала она. – Другого моего друга. – И переменила тему. – Что ты поливала? – спросила она Сьюзен. – Уже что-то растет?
– Нет, я просто баловалась.
– Вчера я купила несколько ростков кошачьей мяты для Муша, – сказала Мариам. – Мы с тобой посадим их на грядке под окном, когда ты снова будешь у меня.
– Велосипед Дэйва? – угадала вдруг Зиба.
И тут же пожалела, что высказала догадку вслух, потому что Мариам довольно долго молчала, прежде чем ответить:
– Он прежде был Конни.
– О!
– Дэйв пригласил меня покататься за городом в выходные. Велосипед Конни так и стоит у него в гараже, но он думал, ее старый шлем уже не очень надежен.
– Совершенно правильно! – подхватила Зиба. – Это как детские сиденья для автомобиля. Их не следует перепродавать. Ограниченный срок жизни.
Можно было подумать, что обе женщины заждались своего спасителя, так резко они обернулись, когда Сами открыл дверь. Его шлем смутил гораздо меньше, чем ожидала Зиба. Только и сказал, входя:
– Привет, мама! Почему ты в шлеме?
– Думала, ты поможешь мне его снять, – ответила она.
– Конечно! – Он подошел и что-то проделал с ремешком – раздался щелчок, и Сами снял шлем с головы матери.
