Планы нацистов были беспредельно жестокими. В ходе войны с СССР они собирались уморить голодом больше людей, чем живут в Швеции, Норвегии и Бельгии вместе взятых66. Эти намерения появились у национал-социалистов раньше, чем мысли о создании лагерей смерти для уничтожения евреев как народа. Конечно, сегодня мы можем спросить, кому вообще все это могло прийти в голову. Ответ очевиден — только расистам, абсолютно уверенным в своем праве, при том что расизмом во всем мире признается совокупность воззрений, в основе которых лежат положения о физической и умственной неравноценности человеческих рас и о решающем влиянии расовых различий на историю и культуру. Мы уже видели, что не только Гитлер, но и все его сподвижники, а значит, нацистское государство в целом, действовали на основании «железного» правила — расовая ценность относительна. А уж относительно чего, решать будут они. Немецкие солдаты, которым предстояло воевать на советской территории, уж точно более ценные представители человеческого рода, чем те, в кого им придется там целиться. Славяне были расой, которую Гитлер считал прирожденными рабами67. Более того, поскольку среди славян Советского Союза были коммунисты и в кармане многих советских евреев тоже лежал партбилет, это означало, что и ненавидеть их следует вдвойне — коммунистов-славян и коммунистов-евреев, а если кто-то из них окажется к тому же командиром РККА, то и втройне.
С точки зрения Гитлера, существовало и другое неопровержимое рациональное оправдание лишения жизни миллионов людей, обреченных на голодную смерть. «Земля не перестанет вращаться, — говорил он, — если человек убьет тигра или тигр сожрет человека. Более сильный утверждает свою волю, это закон природы. Мир не меняется, его законы вечны»68. Для фюрера проявление гуманности являлось признаком слабости духа. Если человек чего-то желает, он должен все силы приложить к тому, чтобы это получить! Если он достаточно силен, чтобы отнять то, что ему хочется, у кого-то другого, значит, он этого заслуживает. И не о чем тут разговаривать! Все так называемые великие религиозные деятели и мыслители тратили свое время не на то, на что нужно было тратить.
30 марта 1941 года Гитлер еще раз сказал своим генералам, что грядущая война будет схваткой двух идеологий. Коммунизм представляет огромную опасность для будущего Германии. «Коммунист — не товарищ нашему солдату ни до сражения, ни после него! Это война на уничтожение. Если мы это не усвоим, то все равно, конечно, сможем победить врага, но через тридцать лет нам придется опять бороться с коммунистической угрозой». Фюрер призвал забыть в борьбе с Советским Союзом об общепринятых правилах ведения войны и потребовал уничтожения большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции69. Сегодня нам ясно, что в представлениях Гитлера война на востоке должна была стать эпическим сражением за германское господство, эпохальным событием, о котором он мечтал многие годы.
Большинство генералов характеристику грядущего конфликта как войну на уничтожение не оспаривали. Правда, фельдмаршал фон Бок возразил против приказа расстреливать комиссаров на месте. Может, их все-таки брать в плен? Впрочем, фон Бока беспокоило только то, что на месте — значит, не дожидаясь айнзатцгрупп. Он полагал, что расстрел — это не солдатское дело.
Тем не менее 6 июня 1941 года, за две недели до начала войны против Советского Союза, Верховным командованием немецкой армии был издан приказ о комиссарах (Kommissarbefehl) — так официально называлась директива об обращении с политработниками Красной армии. Этот приказ предусматривал немедленный расстрел всех взятых в плен политработников как носителей сопротивления.
Многие немецкие офицеры были согласны с позицией генерал-полковника Эриха Гепнера, который еще 2 мая 1941 года, за месяц до официальной публикации приказа о комиссарах, сказал, что грядущая война станет исторической битвой германского народа против славянства, защитой европейской культуры от московско-азиатского наводнения, отпором еврейскому большевизму. «Целью этой битвы должно быть сокрушительное поражение современной России, и вести ее следует с беспрецедентной жестокостью. Любая военная операция от замысла до исполнения должна проводиться с железной волей безжалостно и безоговорочно уничтожить врага. В особенности не должно быть пощады сторонникам существующей русско-большевистской системы»70.
Грядущая война на Востоке открывала нацистам новые возможности для решения зашедшей в тупик проблемы: куда депортировать евреев? 21 января 1941 года гауптштурмфюрер СС Теодор Даннекер, служивший в Париже, причем по рекомендации самого Эйхмана, услышал, что с учетом пожеланий фюрера после войны окончательно решаться еврейский вопрос будет на территориях, подконтрольных Германии71, и разработка реализации этой «гигантской задачи» поручена Рейнхарду Гейдриху. Даннекер узнал, что, скорее всего, евреев вышлют в генерал-губернаторство, где они будут ожидать дальнейшей транспортировки в места, которые определятся позже72.
Гейдрих действительно получил указание продумать детали окончательного решения еврейского вопроса, но и это еще не было началом Холокоста. В то время словосочетание «окончательное решение» не имело того значения, которое приобрело позже. Гейдрих разрабатывал план не уничтожения евреев в газовых камерах, а перемещения их после завершения военной кампании на подконтрольные рейху территории. Напомним, что в начале войны уже была попытка сделать нечто подобное — тогда Эйхман предложил план «Ниско — Люблин», подразумевавший план депортации евреев из Германии и присоединенных к ней территорий в Люблинский округ оккупированной Польши. Гейдрих, в свою очередь, почти наверняка планировал отправить их еще дальше — на задворки новой нацистской империи, то есть захваченные территории Советского Союза.
Итак, Гейдрих разрабатывал первую версию окончательного решения еврейского вопроса, а Гиммлер тем временем обсуждал с Виктором Браком возможность другого его варианта — массовую стерилизацию. Гиммлер считал, что это можно сделать быстро, причем стерилизовать надо не только евреев, но и другие «контингенты». Выгода тут очевидна — подвергшиеся процедуре лишаются возможности производить потомство, а значит, не представляют расовой угрозы, а работать-то могут73. Брак получил приказ изучить способы стерилизации. Как это проще сделать, да так, чтобы сами евреи, цыгане и прочие об этом не знали? 28 марта 1941 года Брак в записке, адресованной Гиммлеру, ответил на все вопросы, признав, что проблема непростая: «Полная стерилизация возможна только в том случае, если человека подвергнуть воздействию рентгеновского излучения в дозах, обеспечивающих бесплодие со всеми вытекающими из этого последствиями. Большие дозы действуют на половую сферу и женщин, и мужчин»74. Чтобы не афишировать процедуру, Брак предложил «практический способ» ее проведения: люди, подлежащие стерилизации, подходят к стойке и в течение 2–3 минут заполняют какие-нибудь документы, в это время и можно включать рентгеновскую установку направленного действия. «При работе двух аппаратов, — докладывал Брак, — можно стерилизовать за день от 150 до 200 человек, а при работе двадцати таких аппаратов — от 3000 до 4000»75. Как мы уже знаем, стерилизацией страдающих душевными расстройствами, неизлечимо больных, представителей асоциальных, по мнению нацистов, групп и даже детей из неблагополучных семей76, которым, по мнению поборников чистоты расы, не следует иметь потомство, в Германии занимались с 1933 года, но предложение Брака предполагало кардинальное расширение этой программы. Впрочем, утверждено оно не было, хотя, как мы увидим позже, в Освенциме проводились эксперименты с «рентгеновской» стерилизацией.
