Тем временем в Варшаве тоже создали гетто. Здесь на площади около 4 квадратных километров планировалось разместить более 400 000 евреев — столько же, сколько их в то время проживало на территории Франции, Дании и Норвегии. Евреи составляли около 30 процентов всех жителей Варшавы, и сие отчасти объясняет, почему это самое большое гетто было создано относительно поздно.
Варшавские евреи стали объектом преследования сразу же, как в город вступили немецкие войска, а произошло это через четыре недели после начала войны. Нацисты приказали им создать свою администрацию и оповещать с ее помощью еврейское население обо всех мерах, которые его касались. По распоряжению немцев варшавские евреи стали носить на рукаве белую повязку с голубой шестиконечной звездой. Имущество у них конфисковали. Еврейские школы нацисты закрыли. Евреев останавливали на улицах и отправляли на принудительные работы. И конечно, они повсеместно подвергались издевательствам… «У гаражей в городском парке немцы устраивали себе разные развлечения, — писал в феврале 1940 года Эммануэль Рингельблюм, варшавский еврей. — Рабочих заставляли бить друг друга галошами… Раввину приказали испражняться в штаны. Они делили рабочих на группы и заставляли драться друг с другом… Я видел, как люди получали серьезные травмы в этих “забавах”»51. Вот еще одна запись Рингельблюма: «Вчера и сегодня забирали на работы женщин. Им приказали мыть тротуары своим нижним бельем, а потом надевать его на себя обратно мокрым»52.
Евреям теперь нужно было бояться не только немцев, но и поляков. Адам Черняков, инженер, ставший главой юденрата варшавского гетто, писал в декабре 1939 года в дневнике, что даже польки обзывают евреев, бьют их, срывают с них шляпы53. Есть и другое его свидетельство: «…шайка [польских] хулиганов-подростков, которые уже несколько дней избивали евреев, собралась перед зданием [еврейской] общины и била стекла в домах на другой стороне улицы»54. Кроме того, некоторые поляки решили, что теперь можно безнаказанно грабить евреев. Накануне нового, 1940 года двое неизвестных пришли к Чернякову и сказали, что его квартира реквизируется. Впоследствии Адам выяснил, что один из «реквизиторов» — простой шофер55.
Решение об организации варшавского гетто было принято 16 октября 1940 года, а через месяц, 16 ноября, его отгородили стеной. Сначала в нем реализовывалась такая же политика, как первоначально в Лодзи: евреи или сами оплачивают питание, или голодают. Александр Палфингер, не сумевший в лодзинском гетто отстоять свое мнение, что голодная смерть евреев может стать одним из способов решения «проблемы», теперь мог попытаться сделать это в Варшаве: его перевели сюда в трансферштелле — специально созданный департамент, монополизировавший все экономические связи в гетто. Именно в трансферштелле оценивали стоимость того, что сдавали обитатели гетто, и решали, сколько продовольствия они за все это получат. Появление в варшавском гетто Палфингера стало тревожной новостью для его обитателей. То, что для этого были основания, подвердилось сразу: взгляды Палфингера измениться не могли и не изменились — к высокому уровню смертности среди евреев он сохранил полное безразличие.
В варшавском гетто, как и в лодзинском, те, у кого было что продать, и те, кто смог найти работу, имели шанс спастись от голода. Состоятельные евреи покупали продукты, которые доставляли в гетто в обход всех предписаний. По оценкам некоторых исследователей, более 80 процентов продовольствия там приобреталось на черном рынке56. Если человек не смог трудоустроиться или был беден, его ждала быстрая смерть. Отчаявшиеся женщины начали торговать собой… Эммануэль Рингельблюм писал в январе 1941 года, что на улицах стали появляться проститутки: «…вчера ко мне пристала очень респектабельно выглядевшая женщина»57. Выводы из всего этого Рингельблюм сделал очень мрачные: «От нужды люди готовы на что угодно».
Когда семья Галины Биренбаум оказалась в гетто, ей самой только что исполнилось 11 лет. Биренбаумам, можно сказать, повезло. Один из братьев Галины, Мирек, был студентом-медиком и работал в еврейской клинике. В гетто он в частном порядке оказывал услуги богатым евреям, поэтому семья не голодала. Но очень, очень многим уже нечего было есть. Вот воспоминания Галины. «Лица у людей становились такими распухшими [от голода], что почти не было видно глаз». Она запомнила, в частности, очень высокую рыжеволосую девушку, которая вышла на улицу в надежде заработать несколько монет. Девушка пела на идише песню, которую сочинила сама, о том, как немцы выгнали ее из родного дома, как ее родители умерли и братья тоже. И вот она спрашивает у Бога: «Сколько это будет продолжаться? Сколько еще должно пролиться наших слез?» Галина говорит, что никогда не сможет забыть то, что видела в гетто58.
Как и в лодзинском, в варшавском гетто через несколько месяцев ситуация стала критической. Глава экономического отдела генерал-губернаторства подал Гансу Франку доклад, в котором проанализировал происходящее, после чего прямо спросил, является ли гетто в Варшаве частью плана по ликвидации всех евреев59 или их решено на неопределенное время оставить в живых. Если речь идет о втором варианте, нужно найти работу как минимум для 60 000 евреев, чтобы после реализации произведенных ими товаров приобретать продукты не только для них, но и для всех остальных. Палфингер, как в свое время в Лодзи, пытался дискредитировать тех, кто утверждал, что евреям необходимо разрешить трудиться в массовом порядке, но и на этот раз отстоять свою точку зрения не смог. В апреле 1941 года он был освобожден от занимаемой должности. На место Палфингера Франк назначил Макса Бисхофа, поставив перед ним задачу наладить в гетто производство. В мае 1941 года главе юденрата варшавского гетто Адаму Чернякову сказали, что у немецкой администрации нет цели морить евреев голодом. Наоборот, скоро, если они организуют мастерские или если появятся заказы на рабочую силу, будет возможность увеличить рацион60. А пока нужно как можно быстрее убрать трупы, лежащие на улицах.
Так или иначе, смертность от голода скоро снизилась, но продовольствия, чтобы накормить всех обитателей гетто, все равно не хватало. В июне 1941 года, через месяц после того, как немцы пообещали, что продуктов станет больше, Черняков писал в своем дневнике, что под его окнами собрались люди, которые стонут: «Хлеба, хлеба!.. Мы хотим есть…»61
В то время как евреи варшавского гетто умирали голодной смертью, в самой Германии разрабатывались планы, как уморить — в прямом смысле слова — еще миллионы человек, теперь уже в Советском Союзе. 2 мая 1941 года служба тылового обеспечения вермахта констатировала, что, поскольку всю наступающую немецкую армию придется кормить за счет занятых территорий, это означает, что, если фуражиры будут забирать все, что им требуется, десятки миллионов советских людей неизбежно умрут от голода62. Чуть позже, 23 мая, служба уточнила, что в Советском Союзе в результате реквизирования продовольствия для нужд вермахта могут погибнуть от голода до 30 000 000 человек63.
Плановый отдел службы тылового обеспечения немецкой армии делал свои расчеты, руководствуясь не в последнюю очередь идеологическими соображениями: экономисты уже подсчитали, сколько людей на восточных территориях станет «избыточными»64. Какой будет польза от присоединения новых территорий, рассуждали нацисты, если одновременно с ними рейх приобретет миллионы дармоедов? При этом они — в первую очередь сам Гитлер и его ближайшее окружение — безусловно, понимали, что такая «логика» является прямым геноцидом. За несколько дней до нападения на Советский Союз Гиммлер, например, сказал товарищам по партии и по оружию, что целью русской кампании является «сокращение славянского населения на 30 000 000»65.
