Рудольф Хесс, переведенный сюда в начале мая 1940 года из Заксенхаузена, знал, что станет комендантом строящегося лагеря, но вряд ли думал о том, что структура, которую ему предстояло создать, окажется местом крупнейшего массового умерщвления людей во всей истории. Дело в том, что изначально Освенцим планировался не как фабрика смерти: нацисты решили повторить здесь опыт Дахау — образцового лагеря под руководством образцового коменданта, и Хесс, прошедший выучку у Теодора Эйке, был признан лучшей кандидатурой. И конечно, новый лагерь должен был стать инструментом устрашения местного польского населения, ведь Верхнюю Силезию, где находился Освенцим, нацисты собирались германизировать.
Между тем в Освенциме уровень смертности с самого начала был намного выше, чем в довоенном Дахау: к началу 1942 года там умерли и были убиты более половины из 20 000 поляков, оказавшихся в лагере.
Ежи Билецкий, польский политический заключенный, был в числе первых узников, прибывших в Освенцим в июне 1940 года. Он вспоминает, как эсэсовцы избивали заключенных на всем пути от железнодорожной станции до ворот лагеря. «Рядом со мной шел парнишка лет пятнадцати или шестнадцати… По его щекам текли крупные слезы. У мальчика была разбита голова, кровь лилась по лицу… Куда мы попали, никто не знал. Все боялись. Мне казалось, что мы очутились в аду. Другими словами происходившее и не описать. И оказалось, что это действительно ад»64. Билецкого, который оказался в Освенциме потому, что немцы посчитали его участником польского Сопротивления, направили вместе с другими заключенными на строительство новых бараков, зданий и служб лагеря.
Вспоминает Ежи Билецкий и о жестокости капо — немецких уголовников, переведенных в Освенцим из Заксенхаузена, которые руководили их работой и контролировали ее. «Я привык видеть смерть, избиения и издевательства, — говорит Ежи. — Через три-четыре месяца никто ничему уже не удивлялся…» Билецкий видел, как капо, разозлившись на одного из заключенных, выхватил у него лопату и рубанул того по шее «Кровь хлынула ручьем… Я никогда этого не забуду… До сих пор вижу это и многое другое во сне»65.
Среди отправленных в 1940 году в Освенцим евреев было не так уж много, но так же, как в лагерях, действовавших в довоенных границах рейха, здесь они подвергались особо изощренным мучениям. Казимир Альбин, как и Билецкий, прибывший в Освенцим в июне — с первой партией заключенных, вспоминает, что немцы «вылавливали» среди узников евреев наряду со священниками. С представителями духовенства, по свидетельству Альбина, нацисты обращались почти так же жестоко, как с евреями66.
Вильгельм Брассе, попавший в Освенцим в августе 1940-го, вспоминает, как охранники собрали евреев и католических священников и приказали им вместе петь псалмы. «Эсэсовцы избивали святых отцов, а потом и евреев, кричали, что и те и другие лентяи, потому что поют недостаточно громко. Смотреть на все это было невыносимо… Кто бы мог представить, что такое когда-нибудь произойдет…»67
С первого дня работы лагеря в нем пытали узников. Одним из стандартных истязаний, например, было связывание рук заключенному за спиной и подвешивание его на балке, но охранники часто давали волю своей фантазии. Каждый узник знал, что в любую минуту рискует быть избитым, а то и убитым. Немцы, кроме всего прочего, требовали, чтобы все делалось, что называется, бегом. Август Ковальчик, оказавшийся в Освенциме в конце 1940-го, вспоминает, что вид заключенных, быстро снующих по лагерю, напоминал разворошенный муравейник. «Муравейник развалился, и муравьи хлынули во всех направлениях»68.
В мае 1940 года, через несколько дней после прибытия в Освенцим Хесса, Гиммлер суммировал свои представления о том, что должно происходить на оккупированных восточных землях. Записка, которую он собирался положить на стол Гитлера, была озаглавлена, с учетом предлагавшихся мер, незатейливо: «Некоторые соображения о том, как следует обращаться с населением восточных территорий»69. В первой части этого документа изложен план проведения среди поляков поиска приемлемых в расовом отношении детей, которые соответствуют определенным требованиям. Этих детей можно переправлять в Германию и воспитывать как немецких граждан. Такая политика не только обеспечит рейху приток новой крови, но и лишит поляков возможности развивать потенциал своей нации. Что касается остальных польских детей, они получат лишь зачатки образования — научатся писать свои имя и фамилию и считать, скажем до пятисот. «Умение читать я считаю ненужным», — отметил Гиммлер. Более важно, подчеркнул он, чтобы польские дети выучили, что Бог велит им слушаться немцев, всегда хорошо себя вести, быть честными и трудолюбивыми. Когда эти дети вырастут, они станут частью «пассивного» трудового класса, который немцы смогут использовать в строительстве, прокладке дорог и на других малоквалифицированных работах.
Примечательно, что в данной записке Гиммлер отметил: идея физического истребления народа немцам чужда, да и вообще неосуществима. Скоро он эту точку зрения изменит. Но даже при том, что в тот момент речь о массовых убийствах не шла, предложения рейхсфюрера СС в отношении евреев оставались весьма радикальными. «Надеюсь, — писал он, — увидеть, что после широкомасштабной эмиграции всех евреев в Африку или в одну из колоний термин “еврей” полностью исчезнет из обихода». Очевидно, Гиммлер имел в виду нечто вроде мадагаскарского плана, который, как мы уже знаем, рассматривался перед войной поляками, но ведь это противоречило политике, предложенной осенью 1939 года Гейдрихом, согласно которой все евреи подлежали депортации в восточные части новой германской империи.
Почему же Гиммлер посчитал возможным поддержать идею высылки евреев в Африку? Потому, что изменились обстоятельства. К 15 мая 1940 года, времени написания записки, о которой идет речь, немецкие войска уже пятый день наступали во Франции и на территории стран Бельгийско-Люксембургского экономического союза. Уверенности в окончательной победе вермахта еще не было, но за идеей Гиммлера о переселении евреев в Африку явно стоит предположение, что после триумфа немецкой армии и оккупации Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурга и Дании Британия попросит мира. Германия тогда сможет использовать торговые суда, в основном захваченные у противника, чтобы вывезти евреев из Европы — либо на Мадагаскар, на который рейх предъявит претензии как на бывшую французскую колонию, либо в какую-нибудь страну Черного континента.
На первый взгляд, особенно с учетом того, что произошло позже, это выглядит как фантасмагория. И тем не менее немецкие документы лета 1940 года дают основания полагать, что такое потенциальное «решение еврейской проблемы» действительно рассматривалось. Через неделю после капитуляции Франции, 3 июля, Франц Радемахер, руководитель отдела D III Главного управления имперской безопасности, так называемого еврейского, написал служебную записку, в которой, в частности, отметил: «Франция должна сделать Мадагаскар доступным для решения еврейского вопроса»70. Через девять дней Ганс Франк упомянул о том, что евреев больше не будут «перемещать» в генерал-губернаторство71. В частной беседе он сказал больше: появился план отправить всю толпу евреев в африканскую или американскую колонию, рассматривается вариант, чтобы для этой цели Франция уступила Мадагаскар.
