Условия в других лагерях, всегда бывшие ужасными, теперь стали не прекращающимся ни на минуту кошмаром. А события там происходили такие, которым и названия нет… Маутхаузен и прилегающие к нему лагеря превратились в сплошную зону смерти. Только в апреле 1945 года в них погибло более 11 000 заключенных. В Равенсбрюке, расположенном в 90 километрах к северу от Берлина, режим ужесточался на протяжении всего 1944 года, а с января 1945-го там уже работала газовая камера. В этом лагере успели умертвить несколько тысяч человек42. Эстер Френкель была отправлена из лодзинского гетто в Равенсбрюк летом 1944 года, и запомнился ей лагерь как сущий ад. «Гетто — отдельная история, — вспоминает Эстер. — Это история голода. Там была борьба за пропитание, за то, чтобы избежать депортации. А в Равенсбрюке была преисподняя — и днем и ночью»43.
Тем не менее в то самое время, когда из концлагерей на территории Польши стали уходить марши смерти, Генрих Гиммлер лично вел переговоры о передаче некоторых евреев представителям нейтральных стран. На определенных условиях, разумеется. В январе 1945 года рейхсфюрер встретился в Шварцвальде с Жаном-Мари Мюзи, обсудил с ним «стоимость» освобождения большой группы евреев, и в начале февраля состав, в котором находились почти 1200 человек, отправился из чешского Терезиенштадта в Швейцарию. Еврейка Рита Рех, попавшая в этот поезд, вспоминает: «К нам пришли эсэсовцы и сказали, чтобы мы привели себя в порядок — причесались, приоделись. Мы должны хорошо выглядеть по прибытии. Немцы хотели, чтобы мы произвели в Швейцарии благоприятное впечатление. Не желали, чтобы там увидели изможденных лагерных узниц…»44 Гитлер, узнав об этой «гуманитарной» акции (о ней написали швейцарские газеты), пришел в ярость45. Даже при том, что в декабре 1942 года он сам разрешил Гиммлеру отпускать евреев, если сие будет экономически целесообразно, произошедшее показалось фюреру абсолютно неприемлемым. Евреи оказываются в безопасности в то время, как немцы погибают под бомбами вражеской авиации! Словом, Гитлер приказал немедленно все это прекратить. Берндт Фрайер Фрейтаг фон Лорингхофен, один из адъютантов Гудериана, который имел возможность видеть фюрера в те дни, утверждает, что никаких политических решений уже не было. «Внешней политики больше не существовало. Для Гитлера было только военное решение. Политические решения не обсуждались, а если об этом кто-нибудь упоминал, фюрер тут же начинал кричать о пораженческих настроениях»46.
Отношения Гиммлера и Гитлера разладились. Отчасти это было вызвано недовольством тем, как проявлял себя рейхсфюрер на посту военачальника. Гитлер недавно назначил его на несколько руководящих должностей, в том числе Гиммлер стал командующим группой армий «Висла». Ни к чему хорошему это не привело: боевого опыта у рейхсфюрера не имелось, а идеологическая страсть на солдат впечатления уже не производила. Словом, в противостоянии наступающей Красной армии Гиммлер оказался не более успешен, чем все его предшественники. По свидетельству Геббельса, 15 марта 1945 года Гитлер заявил, что Гиммлер несет историческую ответственность за то, что Померания оказалась в руках противника47. На следующий день фюрер сказал Геббельсу, что Гиммлер получил от него исключительно суровый выговор48. Впоследствии министр пропаганды сам сделал язвительное замечание о военных талантах рейхсфюрера: «Он пытался снискать лавры полководца, но полностью провалился. Добился лишь того, что загубил свою политическую репутацию»49.
Впрочем, в начале 1945 года политическая репутация в глазах своих соратников Генриха Гиммлера, похоже, заботила намного меньше, чем впечатление, которое он мог бы произвести на представителей стран-победительниц. Распоряжения фюрера он проигнорировал и активизировал контакты с Западом. В феврале и марте Гиммлер несколько раз встречался с графом Фольке Бернадотом — шведом, одним из руководителей Международного комитета Красного Креста. Они, в частности, обсуждали возможность отправки скандинавских узников концлагерей в Швецию. Сыграл свою роль и личный массажист и физиотерапевт Гиммлера Феликс Керстен, имевший финское гражданство. Керстен убеждал рейхсфюрера отпустить не только скандинавских заключенных, как евреев, так и неевреев, но и евреев — граждан других стран. Керстен имел на Гиммлера определенное влияние. Очевидно, поэтому в середине марта рейхсфюрер и написал ему поразительное письмо, в котором попытался объяснить свои предыдущие действия в отношении евреев. Гиммлер заявил, что всегда был за то, чтобы позволить евреям свободно уехать на запад, но этому помешала война со всей ее иррациональностью. Но теперь он готов оказать помощь, оставив в стороне все разногласия. «Должны восторжествовать мудрость и разум»50.
Сегодня слова Гиммлера воспринимаются, разумеется, как чудовищная ложь, но нельзя исключить, что он искренне верил в то, что написал. И все-таки это слова, отражающие реалии параноидального мира, в котором существовали вожди Третьего рейха. Гиммлер вполне мог полагать, что, если бы не помешала война, политика, которую предлагал в 1938 году в Вене Эйхман — обобрать евреев до нитки и выслать куда-нибудь, — могла привести к освобождению рейха от них. Планам нацистов воспрепятствовало, как они утверждали в свое время, только нежелание всего остального мира принять евреев у себя. С точки зрения национал-социалистов, проблема заключалась не в том, что они хотели избавиться от евреев, а в том, что ни одна из стран, принявших участие в Эвианской конференции в 1938-м, не пожелала предоставить им убежище. В таком контексте Гиммлер мог говорить, что истинной жертвой оказалась Германия. Более того, и война — вовсе не ее вина. Конфликт начался потому, что Германии не позволяли вернуть территории, отнятые у нее после Великой войны. Что касается лагерей смерти, они возникли лишь потому, что безрассудно, вопреки своим интересам, действовала Британия, отказавшись летом 1940 года заключить мир. Вот Германии и пришлось начать превентивную войну с большевиками, которые, если бы не немцы, могли захватить всю Европу. Правоту всего этого подтверждает то, что большевики и сейчас рвутся к Атлантике.
Безусловно, это всего лишь домыслы, но в рамках нацистской вселенной аргументы Гиммлера не лишены смысла. Сколь бы возмутительны и лживы ни были его объяснения, письмо Керстену показывает, каким именно образом Генрих Гиммлер надеялся снять с себя вину за Холокост.
Если, обманывая себя относительно судьбы евреев, проблем не испытывал Гиммлер, то что можно сказать о рядовых членах НСДАП и об обывателях? Что им было известно об «окончательном решении еврейского вопроса» и многие ли из них были готовы помогать евреям? Нельзя отрицать, что в Германии существовало определенное сопротивление поведению нацистов. Вспомним хотя бы мюнхенскую группу «Белая роза», в которую входили брат и сестра Ганс и Софи Шолль. В 1942–1943 годах ее участники проводили мирные антинацистские акции, в частности распространяли листовки. В них «Белая роза» не просто осуждала отношение национал-социалистов к евреям, но и рассказывала о том, что именно творится в концлагерях на территории генерал-губернаторства. Члены группы писали об умерщвлении, причем самым зверским образом, 300 000 евреев в Польше. «Белая роза» назвала это страшным преступлением против человеческого достоинства, преступлением, не сопоставимым ни с каким другим в истории. При этом молодые немцы сочли необходимым добавить следующее: «Евреи — тоже люди, и ваше отношение к еврейскому вопросу не имеет никакого значения; эти преступления совершаются против людей. Возможно, кто-то скажет: евреи заслуживают этой судьбы. Говорить так преступно»51. Члены «Белой розы» посчитали необходимым выступить против тех, кто был уверен в том, что евреи заслуживают своей судьбы, и это очень важно. Молодые жители Мюнхена знали: раз жертвами были евреи, нельзя рассчитывать на то, что их соотечественники автоматически осудят эти зверства.
