К вечеру, как и было запланировано, мы почти добрались до развилки.
Преследователи не объявились. Скорее всего, решили устроить засаду где-нибудь под Усть-Лаэрном, уверенные, что мы свернем задолго до Авендилла и попробуем выехать на Кумаранский тракт. Оставалось надеяться, что никто из тех следопытов, к которым обращался Теор, не донесет Птеарду историю пропавшего Илиуса и не скажет, что наш путь лежит не просто в обход заставы на Дарве, а именно туда – на гиблые руины Авендилла.
Для ночевки остановились за полверсты до Старой дороги, в давно заброшенном доме с вывороченными ставнями. Прежде здесь располагался постоялый двор – еще в те времена, когда Лаэрнский тупик не был тупиком, а в здравный Лаэрнор съезжались гости со всех Земель.
Коней и минутанов разместили в старом стойле, а две тесные комнаты в разных концах дома поделили между двумя отрядами. Эрза сказала, что так безопаснее – в случае ночного нападения пострадают только ее люди или, наоборот, только мои спутники.
Прежде чем заселиться, Густ и Феонил тщательно продымили стойло и обе комнаты листьями айвы. Натянули защитные сетки на оконные и дверные проемы. Пеплом от листьев, разведенным в воде с добавлением льольтного масла, смазали стены – в них могли расплодиться чернобровые древоеды, в общем-то безопасные для человека, но любившие грызть волосы, ногти и старую, заскорузлую кожу.
На ужин были холодные рияжные лепешки и вымоченные в хмеле комочки ржаных толвов. Толвы вкусом напоминали сырое тесто. Жевать их бесполезно – слишком густые, липкие. Но придавленные языком к нёбу, они начинали постепенно расползаться ржаной гущиной. Давали солоноватый сок; смешавшись со слюной, он сам сходил в горло. Рот немел, будто ты раскусил неспелую ягоду орсинной дыни, и неприятный привкус сырого теста пропадал.
Спать приготовились на тюфяках, принесенных из наэтки.
Эрза попросила говорить как можно тише, не зажигать светильников, не выходить из дома даже в туалет – Громбакх, довольный, заявил, что готов чтить все наставления и при первой возможности пустить струю через защитную сетку окна. В ответ Эрза предложила Миалинте переселиться в комнату ее отряда. Еще несколько минут пререканий, глупых шуток охотника и ворчания Густа, и все успокоились.
Перед сном я сел под окно – при скупом свете Малой луны принялся чинить разодранный рукав цаниобы. Миалинта, словно извиняясь за недавнюю ссору, предложила помощь. Я ответил, что и сам управлюсь, но попросил, пока есть время, рассказать историю Лаэрнора – хотел понять, чем все-таки вызваны суеверия людей, опасавшихся теперь даже на версту приближаться к Лаэрнорскому лесу.
Выяснилось, что укрытый в чащобе даурхатт изначально не причинял никаких тревог. Был таким же, как и большинство других – каахнерская стена, плотным кольцом окружающая ничем не примечательный участок пущи. В нем пряталось озеро, изначально названное Гусиным, а впоследствии переименованное в честь Лаэрна – одного из наследников рода Аниона. Даурхатт исследовали все, кто мог, еще в годы Наилтиндора. Даже не пришлось рушить стены; заросшие лесом, частично обвалившиеся, они были едва заметны и стенами могли называться лишь условно.
– Обследовали и забыли, – продолжала Миалинта. – Потом лесом завладел Лаэрн. Получил разрешение от наместника Восточных Земель устроить там угодья. Охотился на маргул. По настроению стрелял сиргоитных кабанов, древорогих минутанов, да и всех, кто только попадался под облаву.
– Древорогие минутаны сильно отличаются от наших, стремянных? – спросил я.
– Ну… – помедлила с ответом Миалинта. – Да, отличаются. Рогами и…
– Не видела, не говори, – зевнул охотник, лежавший от нас в нескольких шагах.
– Неважно. – Я пожал плечами. – Продолжай.
Возле Гусиного озера Лаэрн приказал построить несколько сторожек и охотничий дом. Правда, за все годы побывал там не больше пяти-шести раз. Заодно распорядился проложить дорогу, которая выводила бы к Пчелиному тракту. Дорогу еще не окончили, как Лаэрн умер. В память о нем озеро переименовали и благополучно забросили. Род Аниона беднел. Часть принадлежавших ему соляных шахт под Горинделом иссякла. Наследники Лаэрна подумывали открыть ремесленные села в Северных Землях, в районе Тертогорских скважин, под Малой Иликтой. Они бы избавились от всех обязательств по Лаэрнорскому лесу, но подписанная Лаэрном купчая четко указывала пятьдесят лет содержать угодья, платить охотничий откуп в казну Целиндела за всю площадь леса, «включая болота и провалы, буде такие появятся».
– Так и было написано? – Я отвлекся от цаниобы.
– Так или примерно так. – Миалинта посмотрела на меня. – Именно эту откупную я не видела. Но знаю ее содержание и примерную форму. У отца… у Тирхствина такие были.
– Прости, глупый вопрос. Продолжай.
– Дальше факт простой. Про лес забыли. Дебри как дебри. Тут таких много. Даже каахнерские стены никого больше не привлекали. Наследники рода Аниона построили свои села под Малой Иликтой. И не прогадали. Тертогорским скважинам дали ойгурную печать второй очереди. От Сухтуума проложили ветку Северо-Восточного тракта. В день, когда Суалан из рода Аниона получил исключительное веление обеспечивать скважины всем необходимым инструментом, а заодно подписал открытый залог с обеспечением в семьдесят тысяч вольмарских золотых, он преподнес своей жене подарок. Лигур.
– Лигур? – удивился я.
– Да. Точнее, пустышку, которая стала лигуром. Еще в годы Вольмара, когда пустышки раздавались направо и налево, ее купил отец Лаэрна.
– Лучше б стадо баранов купил, – проворчал охотник. – Больше толку было бы.
– Игрушка, не более того, – продолжала Миалинта. – Символ приверженности к силе Предшественников. Пластина алианита с черным узором коротких и длинных полосок. Висела, как украшение, на фонтане, в вотчине Лаэрна в Лощинах Эридиуса. А потом раскрыла свои свойства. Почти одновременно с подписанием открытого залога и, по сути, возрождением рода Аниона.
– В фонтане ее держали нарочно? – догадался я.
– Да. К тому времени немало пустышек проснулось.
– И все решили держать свои пустышки в воде, потому что там лигур ярче и быстрее проявляет свои свойства.
– Не все, но да, ты прав.
– Логично.
– Вот и Лаэрн так думал. И не ошибся. Только вот умер раньше, чем смог об этом узнать.
– И в чем проявился лигур?
– Он делал воду целебной. Почти как Кольцо Гаэсэра, но исключительно в воде и не так явно. Сводил коросты, заживлял небольшие ранки, сглаживал рубцы.
– И кожа на лице становилась мягкой, нежной, как попка княжеского младенца, – мечтательно отозвался Громбакх.
Теор, лежавший сразу за охотником, не сдержавшись, усмехнулся.
– Хороший подарок жене. – Покончив с цаниобой, я отложил ее и теперь смотрел только на Миалинту.
– Да. Первое время она его держала в вотчинном бассейне. Плавала там сама и допускала своих детей. При особом расположении позволяла окунуться родственникам или женам важных гостей.
