— За рощей. К тебе подлащивается. Ты больно грозен, суров.
Она тебя боится.
— За рощей? — повторил Олег встревоженно. —
Далековато. Не успеет обернуться до ночи.
— Взяла коня, — ответил Томас виноватым
голосом. — Старается! Грех такую овцу винить. Господь таких прощает.
— Сэр Томас, у нее же ветер в голове!.. Как можно было
отпустить?
Томас с неловкостью отвел взор, щеки его окрасились
румянцем:
— Сэр калика, я был в сложном положении. Я говорил о
своей верности прекрасной Крижине, а она — что нас никто не видит! Я о том, что
Пречистая Дева осуждает даже помыслы, а она — что ты уже спишь, а если не
спишь, то варишь зайца с такими специями, от которых полыхает пожар в крови...
Олег хмуро молчал, слова Томаса доходили как сквозь вату. В
разгоревшемся костре пламя стремительно менялось, сгущалось кроваво-темными тенями,
высвечивалось оранжевым, почти белым, и также стремительно метались призрачные
всадники, летели стрелы, рушились башни, горели города.
— Не поискать ли? — слабо предложил Томас, но не
шевельнулся.
Олег покосился на темное небо, где звезды проступали целыми
роями, покачал головой:
— Не успеваем. Уже темно, следы не различишь. Если не
вернется сама, на зорьке поедем искать. Ночи здесь летом короткие, не успеешь
соснуть, как рассветет.
Томас продрог, проснулся от холода. Костер прогорел, на
светлеющем небе вырисовывалась гигантская фигура, что уносила седла, перевязи с
мечами, копье Томаса. В сторонке фыркали кони, звучно хрустели сочной травой.
Темная фигура приблизилась к коням, начала седлать, лишь тогда Томас стряхнул
сонное оцепенение, вскочил, ежась, передергиваясь всем телом.
— Не явилась?
— Упустил, — ответил Олег мрачно, — поедем
искать.
— Прости, сэр калика. Моя вина... Вдвойне. Лучше бы
оставить ее в том домике.
Они взобрались на коней, Томас спохватился, поблагодарил
небрежным кивком — все-таки сэр калика не обязан седлать коня для него. Хоть и
простолюдин, но из свободных, не зависимый виллан, не посаженный на землю
иомен. Если выказывает уважение, то и ему надо отвечать тем же, так завещала
Пречистая Дева Мария.
— К роще? — спросил Томас.
— Езжай. А я проеду левее. Там спуск, ручей, а возле
него много травы, разных корешков. Целебных и... ядовитых.
Томас унесся в сторону рощи, а Олег пустил коня легкой
рысью, всматриваясь в траву, где часто встречались следы копыт оленей и кабанов,
а зеленые стебли были примяты лежками мелкого зверья.
Когда он ехал через распадок, заросший редким кустарником,
услышал, как за дальними ветвями что-то шелохнулось. Олег мгновенно скатился с
седла, перекатился по земле, избегая стрелы или летящего ножа, застыл за пышным
кустом, держа ушки на макушке.
Стояла тишина, разве что кузнечики трещали беззаботно,
бабочки порхали непотревоженно — даже над тем подозрительным кустом. Конь Олега
остался на месте, с хрустом хватал свежие зеленые листики, раздраженно
подергивал ушами, отгоняя огромную стрекозу, что упорно пыталась сесть на
торчащие мохнатые кончики. Олег тихонько шепнул коню, чтобы не дергался: хозяин
знает, что кобыле делать, а коню и подавно, тихонько двинулся короткими
перебежками, пригибаясь за кустами — швыряльный нож держал наготове.
По ту сторону кустов на зеленой лужайке оседланная лошадь
мирно щипала траву. Олег неслышно вернулся, вскочил на своего коня, поехал в
обход кустов, выискивая всадника — живого ли, мертвого.
Лошадь, завидев Олега, тревожно фыркнула, насторожилась, но
убегать не стала, напротив — осторожным шагом пошла навстречу, поприветствовав
коня Олега тихим ржанием. Лошадь, на которой ехала Чачар! Олег провел ладонью
по кожаной поверхности седла, на пальцах осталась липкая кровь.
Чувствуя мороз по телу, Олег поспешно ухватил за повод,
ударил своего жеребца шпорами. Понеслись во весь опор: Олег не спускал глаз с
отпечатков копыт, что на твердой земле почти исчезали.
Судя по следу, лошадь, оставшись без Чачар, брела
неторопливо, останавливалась пощипать траву, свернула к ручью напиться, в двух
местах объела верхушки кустарников. В густой траве остались примятые стебли:
повалялась, взбрыкивая игриво и лягая землю.
Небо темнело чересчур быстро. Олег поднял голову, застонал
от бессилия. Догоняла широкая темная туча, в черных недрах поблескивали
короткие злые молнии. В спину дохнуло ветром. Проклятый дождь смоет полностью и
без того слабый след!
На скаку он приподнялся на стременах, оглядывал окрестность.
Редкие стебли травы наклонились под ветром, многоповерховые тучи громоздились
одна на другую. Недра одной внезапно озарились белым светом, чуть погодя
докатился грозный рокот. Пока что нигде в степи, куда досягал взор, не было
видно лежащего, никто не сидел, тем более — не махал ему.
Он вынужденно наклонялся все ниже, всматриваясь в нечеткие
следы до рези в глазах. Стемнело, в это время его можно достать стрелой,
набросить аркан, даже прыгнуть к нему на коня. Олег все чаще терял следы...
вдруг кровь застыла в жилах — слева виднелись следы двух коней. Судя по
отпечаткам — кони легкие, неподкованные, тонконогие как большинство в этих
краях, а всадники явно без тяжелых доспехов, разве что в кожаных панцирях,
способных выдержать удар легкой сабли и не пропустить к сердцу стрелу из
самодельного лука...
Всадники, как показал след, недолго совещались, разъехались
в стороны, отыскивая другие следы, убедились, что повстречали одиночку, пустили
коней сперва по следу, уже через сотню шагов убедились, что конь идет без
всадника — это могли бы заметить и раньше, тут же повернули коней и уже
вынужденным шагом поехали по пешему следу, часто останавливаясь, всматриваясь в
примятую траву, неясные отпечатки подошв.
Олег нахлестывал коня, ему было легче следовать по
отпечаткам копыт трех коней, он несся галопом, перепрыгивал кусты, отмечая, что
оттиски совсем свежие, кое-где трава лишь распрямляется на его глазах, в других
местах из срубленных острыми копытами стеблей сочился молочно-белый сок.
В быстро наступающей темноте ослепительно сверкнула страшная
ветвистая молния. Она осветила сгущающиеся сумерки, и, если бы не этот
нестерпимый блеск, Олег на полном скаку врезался бы в двух арабских аргамаков,
что стояли в зеленом распадке, а еще дальше двое лохматых оборванцев с ножами
на поясах с громким смехом подходили к Чачар. Она попятилась, один обогнул ее
по широкой дуге, и Чачар остановилась, гордо вскинула голову — бледная, с
растрепанными волосами. В глазах ее блистали такие же молнии, что и в небе.
Олег остановил коня, быстро ухватил лук. Разбойники заметили
незнакомца, повернулись: крепкие, битые жизнью, отчаянные. Оба были в кожаных
доспехах из буйволиной кожи, а ножи на поясах висели простые, охотничьи. Олег
тронул коня, подъехал на расстояние десяти шагов. Из-за плеча высовывалась
огромная рукоять двуручного меча, а на тетиве лука лежала нацеленная в них
стрела. Железный наконечник нехорошо поблескивал. Оба разбойника видели, что в
руках незнакомца не легкий сарацинский лук, а страшный пластинчатый лук, стрела
из которого пронизывает даже булатные доспехи.
