Интересно, почему это немцы до сих пор не закидали сарай ручными гранатами или не подожгли его? Ведь пальни зажигательными по соломенной крыше – и тем, кто там обороняется, каюк…
На всякий случай я еще раз осмотрел окрестности через прицел «СВТ» – да, немцев было всего восемь. Двое по-прежнему торчали у машины, а шестеро продолжали вести «героическую осаду» сарая.
То есть часовых по периметру деревни оккупанты выставить тоже почему-то не удосужились и рацией в данный момент не пользовались. Интересно, чего же они при таком раскладе хотели от всего этого?
В этот момент один из осаждавших сарай немцев немного сместился в мою сторону, и по высокой фуражке с лаковым козырьком и пустым серебристым погонам на плечах шинели я понял, что это офицер невысокого ранга, по-видимому, и руководивший этой «баталией». И, кстати, у него, единственного из восьмерых, был автомат «МР-38/40», только не похоже, чтобы он вообще пытался из него стрелять. Офицерик был молодой и белобрысый, с очень серьезной и азартной, покрасневшей на холоде физиономией.
Значит, шесть человек, приехавших на одной машине, с одним пулеметом и рацией, под командованием одного лейтенанта…
А раз так, декорации вырисовывались примерно следующие – немецкая моторизованная разведка (ну, или дозор, либо боевое охранение) заехала в пустую деревню (уж не знаю, по какой именно надобности, может, по нужде захотели или вода в радиаторе закипела) и в этих Темных Грязях явно неожиданно для самих себя, похоже, напоролась на каких-то наших, похоже, явно уступающих им численно. К тому же наши появления противника явно не ожидали и действовали довольно по-дурацки, раз уж не попытались рассредоточиться и быстро отойти из деревни, а словно бараны, забежали в этот дурацкий сарай. Хотя кардинально другой расклад мог нарисоваться в том случае, если у наших, скажем, были раненые…
А раз так – похоже, этот гитлеровский лейтенантик решил непременно взять кого-нибудь из наших живьем и получить за это Айрон Кройц или какую-нибудь другую железку, положенную в вермахте за взятие «языка». И, надо признать, основания рассчитывать на орден или медаль у него сейчас явно были – ни одного немецкого трупа вокруг видно не было (то есть стрелки в сарае сидели явно не ворошиловские), а вот в поле, шагах в ста от сарая, на снегу смутно просматривалось чье-то тело в ватнике советского образца. Явно один из наших пытался убежать обратно в лесок, но, увы, не добежал…
Судя по тому, что перестрелка шла давно (у ног немцев были приличные россыпи стреляных гильз), а осаждающих было немного, немцы никуда не спешили и подкрепления явно не вызывали. Похоже, их юный командир-карьерист действительно надеялся справиться собственными силами. И наверное, справился бы, если бы не вмешалась злая судьба в моем лице.
А раз так – стоило делом доказать арийцам, насколько жестоко они сегодня ошиблись.
Я еще раз проверил винтовку и, затаив дыхание, начал целиться. При этом поймал себя на мысли, что раньше вот так, глядя прямо в глаза противнику через оптику с хорошим увеличением, мне никого не приходилось убивать. Собственно, если честно, мне вообще не приходилось никого убивать. То есть, конечно, были в моей жизни уже упомянутая Чечня, а потом еще и бывшая Югославия да Донбасс. В последних двух случаях мне как журналисту приходилось таскать «Заставу» или «АКМС» только из-за того, что на войне ни у кого слуг нет, а раз уж ты «независимый журналист» с непонятной аккредитацией (то есть, если с тобой что-то случится, никакой серьезный федеральный телеканал или солидное издание не поднимет вой по твоему поводу) и лазаешь по передовой одной из воюющих сторон, то будь добр в случае чего защищать себя сам. И вся стрельба там была какая-то суматошная, на бегу – по тебе начинают палить из-за кустов или какого-то укрытия, а ты стреляешь в ответ и стремишься срочно уйти с линии вражеского огня и укрыться. То есть стреляешь, толком не видя противника, и стреляешь, как правило, не ты один, да и до противника обычно было довольно далеко. И попал ли я при этом хоть в кого-нибудь хоть раз – не могу сказать. Короче, все примерно, как у героя прозы Константина Симонова майора Лопатина…
Так что сегодня мне предстояло обрести ценный опыт определенного рода. Из тех, которых никому не пожелаешь….
В оптику я четко видел почти всех немцев и тех двоих, что были у машины, и шестерых у сарая. И я, словно стоя перед мишенями в тире, не мог определить, с кого мне начинать. А кроме того, было очень желательно, чтобы немцы сами продолжили стрельбу – в этом случае они бы далеко не сразу услышали мои выстрелы и не поняли, что к чему. Но пока они держали паузу. Ага, вот почему…
– Рус сдавайс! – неожиданно заорал немецкий офицерик тонким, слегка простуженным, но донельзя азартным голосом. Получалось, что я угадал здешние расклады, в общем, верно. А раз так – не исключено, что эти слова будут последними в жизни этого гитлеровского лейтенантика.
В сарае на это промолчали. Сдаваться явно не хотели и, похоже, тоже держали паузу.
Подумав, я прицелился в тех, что стояли у машины и разговаривали. Один немец сидел за баранкой, а второй стоял рядом с ним.
В этот момент наконец пустил гулкую очередь по сараю немецкий пулеметчик. Я выдохнул и дважды нажал на спуск. Стоящему у машины я попал в спину слева, выше поясницы, а водиле моя пуля угодила в лицо сбоку, аж брызнуло. Я отметил, что тяжелую и длинную «СВТ» при стрельбе не мотает так, как «калаш» или любую другую винтовку из нашего времени и точность боя у нее просто замечательная, хотя все нюансы того, как и под кого эта винтовка пристреливалась, я не просек, поскольку пули уходили чуть ниже линии прицеливания. Но самое главное – за всеобщей стрельбой два лишних выстрела у немцев беспокойства не вызвали. Тем более что из сарая им в ответ тоже пальнули пару раз. На мое счастье.
А вот дальше мешкать было нельзя. Я чуть подкрутил наводку, поправив прицел.
Потом переместил ствол на основную группу арийских сверчеловеков. Дождался, когда немцы несколько раз пальнули в сторону сарая одиночными. И в этот момент начал действовать.
Выстрел – и залегший у поленницы дров офицерик, получивший пулю в грудь, грузно сполз набок, потеряв фуражку и уткнувшись удивленным лицом в снег и придавив собой свой «МР-38/40». Следующий мой выстрел был в пулеметчика – целился я в спину, но попал, похоже, в шею, поскольку «клиент» дернулся в самый неподходящий момент. Пулеметчик дрыгнул правой ногой, ткнулся лбом в прицел и замер.
После этого выстрела оставшиеся четверо врагов заподозрили неладное. Завертели головами, силясь понять, что происходит. Один, в каске и серой куртке, привстал, явно собираясь перебежать к убитому командиру, но получил пулю в грудь и рухнул навзничь, выронив свой маузеровский карабин. Трое еще живых явно потеряли самообладание и начали суматошно палить из винтовок во все стороны. Меня они, разумеется, не видели и лупили в белый свет, как в копейку, явно стараясь напугать.
Я выстрелил в одного из них, который выскочил из-за угла избы, но не попал, поскольку он без малейшей реакции метнулся в сторону. Чертыхнувшись, я стрельнул в него еще раз и попал – немец рухнул на бок, при этом пола его шинели задралась, обнажив голенище испачканного грязью сапога.
