Лиле представились его безрадостные возвращения домой: никто не ждет, никто не бросится на шею, даже не крикнет: «Привет!» из соседней комнаты в том случае, если подойти лень… Сразу включается телевизор, и чайник, и микроволновка – побольше шумов, чтобы уши не закладывало от тишины. Но это все – мертвые звуки, только подчеркивающие отсутствие живых голосов. Хотя бы одного голоска… Как же это страшно, господи!
– Ну, что там получается? – вспомнила она о девочке. – Не очень жутко?
– Просто коленки трясутся, – хмыкнула Дина.
Она работала, положив на спинку стула (сидеть-то все еще нельзя!) обнаружившийся у Лили толстый журнал с расстеленным сверху листом. Обычный, А4, не слишком хорош для рисования, но выбирать не приходится. Спасибо уже на том, что и таким одна из Маш поделилась, и то лишь потому, что Лиля попросила. Ей никто не отказывает.
«Вот бы передать то, почему к ней все исповедоваться бегают, – вздохнула Дина, – даже Игорь Андреевич по полчаса торчит у нее в палате, хотя его ждут пациенты и коллеги. На худой конец, часовня же есть при клинике! А они сюда идут потоком… Хотя она даже к религии отношения не имеет, библиотекой заведует. Маленькая иконка на тумбочке, но у кого ее нет в этой больнице? А Бога в ней чувствую… Свет Его. Как это получается? Это все потому, что Лиля никого не осуждает, никому не завидует. За эту неделю я ни разу не видела, чтобы она рассердилась на кого или просто буркнула что-нибудь со злостью. И ни о ком еще дурного слова не сказала… Хотя этих медсестер и санитарок сроду не дозовешься, когда надо…»
– Как раз в августе я в Строгановское поступать собиралась, – сказала Дина, не отрывая глаз от листа.
Очень надо видеть чужое сочувствие!
– В следующем году поступишь, – спокойно отозвалась Лиля. – Если, конечно, не передумаешь за это время. Не тебе же рассказывать, что всерьез быть художником – это еще то испытание! Не только в наше время, хотя обычно именно на него ссылаются, винят… Всегда так было.
«При чем тут это? – Дина нахмурилась, но перебить не решилась. – Она что, не понимает, что теперь мне плевать на то, кем я буду? Кому это надо? Кто поздравит меня, если я поступлю? А не поступлю, тоже никто не заплачет… Ну и ради чего тогда лезть из кожи вон?»
– Я буду ругать тебя во время экзаменов на чем свет стоит!
– Вы?!
– А ты думала, что мы выпишемся, разбежимся в разные концы города, и все? Нет уж, девушка, мы теперь с тобой повязаны! С девчонками из госпиталя до сих пор дружим.
У Дины едва не вырвалось: «А вы считаете меня другом?» Но спрашивать о таком было неловко, все равно что просить человека показать протез. Она отметила: раньше такое сравнение даже не пришло бы в голову, а здесь на все начинаешь смотреть по-другому.
– И вы придете ко мне в гости?
В лице, которое еще больше побледнело за последнюю неделю, что-то дрогнуло, Дина успела это уловить.
– Надеюсь, приду. Если смогу, конечно.
– А что… А может, и… – у нее так и не получилось закончить фразу.
– Вот завтра освободят меня от этих вериг, – Лиля подбородком указала на свою подвешенную ногу. – Швы уже сняли… Да ты знаешь! И буду потихоньку учиться ходить. Потихоньку-помаленьку… Пусть только попробует подвести меня этот швейцарский сустав!
Дина поспешила заверить:
– Швейцарское все качественное!
– На это и рассчитываем! – откликнулась она уже бодро. – Мы еще станцуем в честь твоего поступления.
– А почему раньше-то не поставили этот сустав? Вам ведь уже…
– Как черепахе Тортилле, – оживленно закивала Лиля. – Я в курсе.
– Да нет же! Вечно вы… Я просто хотела узнать, почему так затянули с этим?
Она усмехнулась:
– Ну, ты даешь, девушка! Ты хоть представляешь, сколько это удовольствие стоит вместе с операцией? Мне с моей зарплатой и соваться не стоило… Слава богу, городские власти помогают оплатить, но очередь-то просто бесконечная! Вот, дождалась. Хорошо, еще друзья помогли, немного вперед в списке продвинули, а то еще лет пять как минимум ждать бы пришлось. А мой родной сустав тем временем уже прахом обернулся.
Дина опешила:
– В каком смысле?
– В самом прямом. Стерся в пыль.
Задержав карандаш, она осторожно спросила:
– А вы ходить-то вообще могли?
– Теоретически – нет, – заявила Лиля. – На комиссии по назначению инвалидности, когда снимки смотрели, спросили: «Как же вы сюда пришли? Вы ведь ходить не можете!» Но мне приходилось. Иначе как работать? Танюшку кормить… Да если б ее и не было, я, знаешь, без библиотеки своей помру сразу.
– Кто это тут говорит о смерти?
Голос Игоря Андреевича никогда еще не звучал так грозно, Дина даже карандаш выронила. Рев Громовержца… А в глаза заглянула – и уже не страшно. Между ресницами усмешка подрагивает, где именно, непонятно, то ли в зрачках, то ли узоры роговицы от тепла плавятся… Как бы удержать это, случайно пойманное, перенести на лист и оставить себе на память. Или лучше Лиле отдать? Он ведь только к ней заходит вот так, без дела, ни к кому больше. Это значит что-нибудь особенное или просто доктора тоже тянет к свету?
Дина наклонилась за карандашом и снизу посмотрела Лиле в лицо: «А ей самой, интересно, мы не кажемся назойливыми мошками, которые так и лезут, так и надоедают? Почему-то не верится, что она может так о нас думать. Обо мне. О нем».
– У нас отвлеченный философский диспут, – храбро солгала Лиля, глядя доктору прямо в лицо. – Ни о чьей конкретной смерти речь не идет. Присоединяйтесь, Игорь Андреевич!
– Вот спасибо! А то я боялся, что мне не стать членом клуба, – отозвался Костальский насмешливо.
– Нет, что вы, что вы! Мы принимаем всех заинтересованных.
Дине показалось, что это прозвучало чересчур нахально, не отрывая карандаша от бумаги, она даже покосилась на Игоря Андреевича с опаской, но хирург только хмыкнул и проверил Лилину капельницу.
– Ну что, Лилита, вы готовы расстаться со своей дыбой? Завтра снимаем.
Она перестала улыбаться:
– Я, наверное, и не усну сегодня.
– Это вы бросьте! Еще не хватало, чтоб вы от слабости не смогли на ноги подняться.
– А подниматься… сразу?
– В ту же секунду, – пошутил он мрачно. – Всему свое время, моя дорогая пациентка. Я сам поставлю вас на ноги.
Не спрашивая разрешения, Игорь Андреевич подцепил двумя пальцами лист, на котором только проступало знакомое лицо, и несколько секунд молча рассматривал набросок. Потом коротко сказал:
– Заканчивайте.
И вышел из палаты быстрее, чем Дина успела спросить, показать ли ему рисунок, когда он будет готов. Она уже хотела продолжить работу, но Лилино лицо теперь было обращено к стене.
