Я тут два дня писал письма друзьям и знакомым, чтобы узнать, всё ли у них в порядке.
У моих японских друзей и знакомых, слава богу, всё в порядке. Никто из них не живет на северо-восточной окраине страны, где находится эпицентр несчастья. Столичные жители ничего кроме временных неудобств не испытали. Например, один мой друг написал, что они с женой поехали на машине забирать ребенка после школы (транспорт ведь не работал) и вернулись домой лишь утром, проведя в пробках 11 часов. А еще в мейле говорилось (мой друг — литератор, мы иначе не умеем), что случившееся — лишнее напоминание о шаткости бытия, в самом буквальном смысле.
Вчера мир был таким:
Город Кэсэннума до несчастья
Я думаю, что японцы шаткость экзистенции ощущают гораздо острее других наций. В этом, возможно, и заключается их детерминанта. Люди, выросшие в нормальных странах, в большей степени наделены инстинктивным ощущением незыблемости бытия. Потому что, в конце концов, под ногами — земная твердь, уж она-то, матушка, не выдаст. Если же земля не мать, а мачеха, то и всё остальное становится каким-то зыбким, ненадежным.
Возьмем другую вроде бы очевидную незыблемость: свое «я». Это центр, вокруг которого вращается вселенная. Всё остальное может мне мерещиться, но уж «я»-то сам безусловно существую, даже чокнутые солипсисты в этом не сомневаются.
Японский язык единственный из мне известных, где место-имение «я» является плавающим. В зависимости от возраста, пола, общественного положения, воспитания, самоощущения человек может использовать по меньшей мере пять разных «я» (а когда-то их было чуть ли не семнадцать). В одной ситуации человек говорит про себя «ватаси», в другой «ватакуси», в третьей «боку» — и так далее. Думаю, эта флуктуация эпицентра сознания как-то связана с ненадежностью точки опоры.
Сегодня стал вот каким:
Город Кэсэннума сейчас
Как же шаток японский мир, если и земля, и человеческое эго в нем фиксированы лишь условно.
Но я думаю, что нет ничего прочнее системы, учитывающей шаткость как основной закон бытия.
А завтра его восстановят. Без гарантий на то, что всё не повторится сызнова.
Ну так что? В жизни, как известно, вообще ничто не гарантировано, просто каждый японец знает это с детства и никогда не забывает.
Из комментариев к посту:
tina379
Как только это случилось, не отхожу от экрана: CNN, ВВС и все другие новостные каналы. Сочувствую и соболезную японцам, это самая большая трагедия со времен войны. Сейчас трудно оценить масштабы случившегося и какие это будет иметь последствия для всей планеты. Что значит, что ось вращения Земли сместилась более чем на 10 см? Во время таких событий понимаешь, как хрупок наш мир и как мы беспомощны перед лицом стихии. Скорее бы прояснилось, что происходит с АЭС, пока что из разных источников очень противоречивые сведения. Остается только верить и надеяться, что все обойдется. И еще верю, что благодаря самурайскому характеру, последствия катастрофы будут быстро преодолены и уже следующей весной в Японии будет праздник цветения сакуры.
basya51
У меня сочувствие японцам воплощено в какой-то невыразимой словами глубокой печали. Все время хочется заплакать и чтобы эти слезы разделенного
borisakunin.livejournal.com
с ними горя потери близких хоть как-нибудь бы им помогли.
singerliluna
Маленькая я жила с родителями на острове Хоккайдо, недалеко от Саппоро. Вот там один раз тряхануло прилично. По-моему баллов 6 или 7 — было видно, как дома на соседней улице потрескались. Японцы, естественно, высыпали на улицу, а мы, пока соображали что происходит, уже всё закончилось. Жуткое ощущение, когда тебе НЕКУДА бежать. Это не горящий дом, из которого можно выбраться, не тонущий корабль. Тут куда ни побеги — везде катастрофа. А другой раз землетрясение сопровождалось тайфуном. Дул сильный ветер, деревья падали, ветки летали, в домах отключили воду и электричество. Зато магазины почти все работали. Родители зашли купить продуктов, а им из темноты — «ирассяимасэ!» — «добро пожаловать!»
nekotjonok
Я живу в Калифорнии, работаю в школе. Дважды в месяц мы проводим учения с детишками. Они должны залезть под столы, свернуться в клубочек и закрыть голову руками. А взрослым полагается встать в дверной проход и к детям не подходить. Каждый раз больно так стоять и смотреть, как они торчат из-под хлипких столов разными частями тела. Для пятилеток же это весёлая игра такая.
А трясёт нас очень часто:- (
ФОТО КАК ХОККУ
22.03.2011
Поскольку я сам без конца выдумываю людей и сюжеты, которых никогда не было, и выдаю эту фикцию за исторические романы, во мне глубоко укоренено иррациональное недоверие ко всем произведениям искусства, изображающим персонажей и события прошлого. Гляжу я, скажем, на картину, где генерал Раевский ведет в героическую атаку своих малолетних сыновей*, и говорю себе: «Всё брехня. И сыновей в атаку не вел, и вообще бой наверняка выглядел совершенно иначе». Это еще ладно. Но у меня бывает, что я смотрю на хрестоматийный портрет Пушкина и ловлю себя на мысли: а вдруг Александра Сергеевича придумали учителя литературы? То есть я, конечно, знаю, что Пушкин существовал на самом деле, но видел-то его Кипренский, не я, а где он сейчас, тот Кипренский и правдиво ли изобразил поэта?
Сей анекдот сочинен в Петербурге, — говорил Раевский
Другое дело — фотографии. Вот люди, снятые беспристрастной, лишенной воображения фотокамерой, они точно существовали. Поэтому все, кто жил в дофотографическую эпоху — Шекспир, Ломоносов, Моцарт, Пушкин с Лермонтовым — в моем восприятии полумифичны. В отличие от Бальзака, Гоголя, Тургенева и последующих классиков, чья реальность подтверждается фотоснимком или дагерротипом.
Как вы уже догадались, я очень люблю старинные фотографии. Они меня просто завораживают. У меня возникает ощущение, что каким-то чудом я подглядел в замочную скважину времени и увидел навсегда канувший мир таким, каким он был на самом деле. А от этого всего один шаг до не столь уж фантастической гипотезы: если минувшее может сохраняться на картинке, быть может, оно вообще не исчезает? Что если люди, которых больше нет, где-то все-таки существуют? На снимке ведь они остались.
Недавно мне подарили календарь с фотографиями Москвы времен «Азазеля». Чем-то они меня разбередили. Была в них какая-то нехорошая, пугающая тайна. Я долго не мог понять, что меня так растревожило.
