Я начинаю гадать: не поздно ли вызволить Эбби? Фиона ведет себя так, что, может, и поздно. И если мы разрушим это место – лагерь, где жила Эбби перед своим исчезновением, то тем самым освободим ли ее? А заодно и всех нас. Даже меня.
Сначала занимаются домики, стоящие ближе всего к лесу. Мы поджигаем пустые кровати. Затем дело доходит до офиса – небольшого здания с широким крыльцом – мы льем керосин по всему его периметру. Столовая – небольшое строение на самом краю комплекса, и мы поджигаем ее, словно птичье гнездо. Каноэ вспыхивают так, будто их уже успели пропитать горючим, и они только и ждали, чтобы к ним поднесли огонь.
В воздухе полно дыма, как это всегда было в снах; и пахнет точно так же.
Но есть и отличие. Кто-то зовет меня сквозь дым. Голос. И это не голос у меня в голове и не шепот на ухо, он принадлежит не девушкам с факелами у меня за спиной.
Это реальный голос, кричащий в реальной ночи. Здесь, в лагере, со мной кто-то есть.
Боюсь, это наваждение, что мой ум помутился. И когда он подбегает ко мне с паникой на лице и тревожно спрашивает: «Лорен, ты в порядке, Лорен?» – у меня уходит немало времени на то, чтобы осознать: нет, это не привидение, не часть сна. Это Джеми.
Джеми уже был здесь со мной, и мне следовало бы догадаться, что он знает, где меня искать.
Он вопит. На меня.
– Это все ты? Что ты натворила?
Он имеет в виду огонь. Я смотрю ему за спину, ожидая увидеть море извивающегося огня, по краю которого стоят девушки, подняв факелы как можно выше, будто пытаются поджечь ночь. Они были способны разрушить целый мир, который у них отняли. Они могли покончить с ним.
Но вижу огонь только в тех местах, которые сама же и подожгла, а на снегу – керосиновый след, к которому никто не поднес спичку. Огонь горит, в небо поднимаются черные клубы дыма, но все это не так всеохватно и страшно, как я себе представляла.
Девушек нигде не видно.
– Зачем ты это сделала? – уже спокойно спрашивает он, делая большой шаг по направлению ко мне.
И я делаю шаг навстречу, чтобы сократить расстояние между нами.
– Это было необходимо, – отвечаю я, с трудом выталкивая слова из горла. Я кашляю, и говорить мне трудно. – Она… Они…
Он держит меня; его руки снова обнимают меня. Я знаю, что должна заставить его убежать в лес. Уходи, Джеми. Я горю. Уходи, прежде чем я сожгу и тебя.
Но он прижимается ко мне, его пальцы утирают слезы с моего лица, а я даже и не знала, что плачу, и говорит слова, успокаивающие бушующую во мне ярость. И все, что когда-либо было между нами, не мертво и не втоптано в снег, а каким-то образом возродилось и вернулось к нам.
Его голос звучит у меня в ушах – он не фантом, не демон, не галлюцинация. И я переключаю на него все свое внимание, слышу только его.
– Все хорошо, – вот что говорит он. – Посмотри на меня, Лорен. Посмотри на меня. Их нет. Они не настоящие. Они не настоящие. Я настоящий. И я здесь, с тобой.
61
Ниже на холме происходит какое-то движение, и мы отстраняемся друг от друга. Я вижу некую фигуру, которую поначалу принимаю за Фиону, явившуюся увести меня от Джеми, чтобы я осталась с ней и только с ней, как это было в начале вечера, но фигура эта темная и гораздо крупнее, чем Фиона казалась мне даже во воспоминаниях.
Это мужчина. И, боюсь, я его знаю.
– Ты натравил на меня копов! – в ужасе шиплю я на Джеми, но он, похоже, тоже ошеломленный, увлекает меня с тропинки в самую чащу деревьев.
– Это не я, клянусь, – говорит он мне на ухо. – Стой тихо.
– Но ты позвонил маме, – шепчу я, желая пробраться ему в голову и найти там ответ. Он смотрит вниз, я смотрю на его лицо.
– Да, – соглашается он. – Конечно, я ей позвонил.
– А она, должно быть, позвонила им. – Показываю на мужчину у подножия холма. – Это полицейский.
На снежном фоне невозможно не заметить телодвижений упакованного в темную одежду человека. Он смотрит вверх, на островки огня, и, похоже, не замечает прячущихся в лесу нас. Огонь заставляет его перемещаться быстрее. Но направляется он не к пламени, а куда-то еще.
Скоро становится ясно, что идет он к ремонтному цеху – по тропинке, на которой я нашла шарф. Тут я понимаю, что следы на снегу принадлежат не животному, а человеку – тому, кто представился полицейским Хини, и у меня екает сердце. Он назвался именно так или я что-то путаю?
Джеми читает мои мысли:
– Считаешь, это тот самый парень?
Я киваю.
– Я думал о нем. Той ночью. Не поверил, что он полицейский… Может, охранник. Но чтобы из полиции…
– Мама говорит, он там не работает, – отвечаю я.
Как бы там его ни звали, кем бы он ни был, но в данный момент он сражается с замком на двери ремонтного цеха. Распахивает ее и исчезает внутри.
– Ты тоже это видишь? – тихо спрашиваю я Джеми, желая удостовериться в том, что все правильно. Моим глазам доверять нельзя. Не уверена, что отныне можно будет полностью доверять любой части моего тела.
Джеми ограничивается кивком и продолжает пристально наблюдать за человеком в темной одежде. Он стоит тихо, не издавая ни звука. Его тело выпрямляется и напрягается, и я могу поклясться, что ему очень холодно, что он холоднее снега, в котором мы утонули по колено.
Недалеко от нас продолжает гореть огонь. Но если мы пойдем вниз по тропинке, чтобы покинуть лагерь, нам придется миновать ремонтный цех. Теперь я знаю, что этот мужчина не полицейский, и совершенно уверена: на глаза ему лучше не попадаться.
Он выходит из цеха с какими-то вещами в руках, может, с бумагами? А может, с портфелем или каким-то одеялом? Мы недостаточно близко от него, чтобы разглядеть, с чем именно – а затем быстро сворачивает на боковую дорожку, по которой углубляется в лес. Там, наверное, другой вход-выход из лагеря, о котором я ничего не знаю. Сюда он приходил только ради того, чтобы забрать что-то важное для него, и ему наплевать, что вокруг все горит.
Теперь Джеми сосредотачивается целиком на мне и говорит, что надо уходить. Надо позвонить 911, сказать о пожаре и как можно скорее выбраться отсюда. И он разрывается между этими двумя необходимостями, не понимая, что следует сделать в первую очередь. Я вся в керосине, лицо наверняка черно от дыма и сажи, да и одежда тоже. Но когда холм остается позади, когда мы доходим до поворота, за которым заканчивается лагерь, – там стоят мой фургон и машина, на которой добрался сюда Джеми, – я останавливаюсь: ноги словно врастают в землю. Дверь ремонтного цеха больше не заперта. И даже приоткрыта, словно там нечего прятать.
И, конечно же, мне необходимо заглянуть туда.
Джеми ничего не понимает; он продолжает тянуть меня прочь, говорит: если нас схватят, то поймут, что все это сделала я, и меня арестуют за поджог; говорит он и много других вещей, которые я не в силах слушать.
