– А сколько лет было Колин, ее маме, когда она… убежала?
– Двадцать три. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что к чему.
Тогда она не была одной из них.
– Это ужасно. То есть это должно было быть ужасно для Эбби.
– Наркотики, – сказала старушка и захлопнула рамку. – Мисс Вудмен, можно мне называть вас Лорен? У вас есть мать?
Чуть помедлив, я кивнула. Конечно же, мать у меня есть.
– И она до сих пор с вами?
Я снова кивнула.
И ожидала, что она ответит: Тем лучше для вас, и тогда я смогу сказать, если осмелюсь, что это не имеет большого значения: присутствие матери не может ничего изменить, и отсутствие матери не может привести к тому, что девушка исчезнет. Будь у нее каштановые волосы, или черные, или светлые, или зеленые, или обритая наголо голова – ничто не удержит девушку здесь, в этом мире, если ей суждено иное. Неважно и то, будет она торчать целыми днями дома или каждый вечер уходить куда-то. Неважно, принимает она наркотики или не принимает. Неважно, как одевается. Разговаривает с незнакомцами или вообще ни с кем не разговаривает. Гуляет с мальчиками или с девушками или же бережет себя для «единственного». Никто не может ничего сказать заранее. Если девушке суждено исчезнуть, она исчезнет. Я была глубоко убеждена в этом.
Бабушка Эбби вынула сигарету изо рта.
– Внучка всегда стремилась быть похожей на Колин. Будем надеяться, что ей живется весело, – выдохнула она, и дым от ее последней затяжки угодил мне в лицо. Я закашлялась. И поняла, что она уже давно не сомневается в том, что именно произошло с Эбби, и потому больше месяца не сообщала о ее исчезновении.
Но я была здесь. У меня имелась на то причина. Возможно, мне лишь требовалось сообщить ей:
– Миссис Синклер. Вот что я должна вам сказать. Эбби никуда не убегала. Ее мама сделала это, но не она. С ней что-то случилось. Она пропала. Вы должны считаться с этим. Пожалуйста, поверьте мне. Пожалуйста.
Когда я произносила эти слова, мое лицо горело. Дыхание стало тяжелым и прерывистым, но она в ответ лишь отрицательно покачала головой. Затем вытянула руки, и я не сразу поняла, что она хочет забрать у меня фотографии.
– Отдайте их мне, – попросила она.
И, прежде чем сделать это, я в последний раз взглянула не на маленькую Эбби и на ее исчезнувшую мать, но на Эбби нынешнюю. На фото ей было шестнадцать, а может, только что исполнилось семнадцать. Эбби, выдавливающую из себя улыбку и демонстрирующую все свои зубы. На шее у нее что-то было, но я толком не успела разглядеть, что именно мелькает в вырезе рубашки, потому что бабушка встала и выхватила у меня из рук рамку, а затем прижала к себе.
Я не была до конца уверена, но мне показалась, что подвеска на ее шее была тем самым сгустком дыма в камне. Круглая и серая.
– Если она прислала вас сюда забрать какие-то из вещей, то забудьте об этом, – сказала бабушка. – Я не пущу вас в ее комнату.
– Она… – Я начала было отрицать это. Но мне хотелось подняться наверх; я хотела увидеть ее комнату.
– Нет, – припечатала бабушка. – Это исключено. Знаю, вы явились за теми сережками. Она считает, что вы сможете заполучить их и продать? Нет. Лорен, вам пора уходить.
Бабушка Эбби проводила меня до двери, и, выйдя из нее, я услышала:
– Если вы увидите ее, скажите, мы думаем, что она не вернется. Скажите, мы не будем ждать столько, сколько ждали ее мать.
– А как долго вы ждали ее мать? Она вернулась или нет?
– Она вернулась. Вернулась в ящике.
38
На улице дедушка Эбби расчищал снег на подъездной дорожке. Он работал спиной ко мне, его плечи были сгорблены, и я не знала, видит он, что я иду к нему, или нет, слышал ли он наш разговор и то, как перед моим носом захлопнули дверь.
Он вонзал лопату в снег все ближе и ближе ко мне вдоль воображаемой линии, идущей по белоснежной поверхности. Если он продолжит в том же духе, то скоро мы с ним пересечемся.
И когда это произошло, лопата застыла у моих ног, и он спросил:
– Как она? – Он хотел, чтобы это слышала я, но не его жена.
Он держался спиной к дому, голова была опущена, хотя глаза больше не смотрели на снег под ногами. Он поднял их вверх, на меня.
– Вы видели ее. – Он не спрашивал, а утверждал. – Как ее дела? У нее все хорошо?
На это трудно было ответить. Она пребывала в целости и сохранности. Руки, ноги, волосы на голове – все было при ней. И никаких видимых ран.
Но как обстояли ее дела?
Когда я видела Эбби, выражение ее лица было не таким, как на школьной фотографии в рамке, размещенной позже на объявлении о пропаже. Она не улыбалась. Не пыталась притвориться, что улыбается. Не показывала зубы. Выражение ее лица было неясным, его будто требовалось заполнить, как детскую книжку-раскраску.
Я улавливала только эхо ее чувств. Эхо печали. Эхо стремления очутиться дома. Страстного желания съесть бутерброд с арахисовой пастой.
Иногда она открывалась мне, так почему бы ей не сделать это сейчас, здесь, ради дедушки, который, несомненно, любит ее и знает гораздо дольше, чем я. Она могла бы шепнуть что-то так, чтобы ее слова донес до него ветер. Могла просто помахать рукой из окна фургона, если она снова там. Но она не сделала ничего такого. Она вообще не стала приближаться к дому.
Дедушка спросил, как у нее дела, все ли в порядке. Мне не хотелось быть жестокой, но в то же время было необходимо, чтобы он встревожился. Ее бабушка не стала меня слушать; может, это сделает он. Я встретилась с ним взглядом и как можно убедительнее сказала:
– Нет, я так не думаю.
Я ожидала, что он станет задавать вопросы, но ошиблась. Он просто опустил лопату и продолжил расчищать снег, удаляясь от меня. Я внезапно представила, что я ребенок и бросаюсь в похожий сугроб. Каково это – взметнуть вверх пригоршни яркого белого снега, чтобы он осыпал меня, и лежать неподвижно до тех пор, пока снежное покрывало не укроет все мое тело, а затем подняться, стряхнуть его с себя и освободиться? Чьим воспоминанием это было – моим или Эбби? Тут был возможен любой вариант.
Я знала, что его жена наблюдает за нами в окно, но все же обратилась к нему:
– Это вы повесили объявления на телефонные столбы?
– К северу отсюда, – ответил он. – Много объявлений.
– Я видела одно, – сказала я. – В Пайнклиффе.
Он кивнул.
– Никто не пожелал ударить пальцем о палец. Я уговорил жену подать заявление, но в полиции сказали, что у них нет времени на то, чтобы искать всех беглецов, и потому…
Я должна была снова сделать это, хотя первая попытка оказалась неудачной. Я подошла к нему по дорожке, которую он прокладывал в снегу.
