В висках у меня застучало, я закрыла глаза. Объявление выскользнуло у меня из рук и упало на пол. Перед глазами, туманя взгляд, появились звезды, слившиеся затем воедино. Я поняла, что это поблескивает циркониевое колечко в ее левой ноздре.
Открыв глаза, я увидела ее в зеркале заднего вида. Она была яркой и ослепляющей, как солнечное пятно, но потом мои глаза привыкли к ее сиянию, а может, жар ослаб настолько, что я могла ясно видеть.
Она села на второй ряд – на откидное место. Я за целую неделю не удосужилась убрать его, словно ожидала, что она присоединится ко мне. Сиденье располагалось сразу за моим, но я не стала оборачиваться. Могу объяснить это тем, что не хотела делать каких-либо неожиданных телодвижений, не хотела пугать ее, но по правде говоря, просто была не в состоянии сделать это. Мое тело совершенно меня не слушалось.
В зеркале заднего вида показались ее глаза. И поникшие плечи. Голые коленки прижаты к подбородку. На ногах пурпурные ссадины, словно она ползла по асфальтовой автостоянке, к моему черному фургону, лавируя между машинами.
Это была Эбигейл Синклер с объявления о пропавшей девушке. Я чувствовала ее запах – резкий и жженый, словно горел пучок волос.
Она выпрямила руки и опустила колени, и я увидела на ее майке название летнего лагеря, а также рисунок: женщина с лицом, закрытым вуалью, поднимается над тремя соснами, будто ее куда-то уносит. Одежда была грязной, и слово ВОЖАТАЯ можно было разобрать с трудом. Кроме того, на ней были шорты. Красные с белыми полосками по бокам. В тот день она выступала за команду лагеря в каких-то спортивных состязаниях – я узнала об этом позже.
Она позволила мне увидеть, в чем была в вечер своего исчезновения, но уже тогда я знала, что дело не в том, во что она одета. Совершенно неважно, в чем она уехала из лагеря – в этих или в других шортах, более длинных или не таких красных. Или в купальнике. Или в костюме медведя. В короткой юбке. В парандже.
Я так многого о ней не знала.
– Эбигейл? – спросила я, получилось, что шепотом.
И без какого-либо предупреждения мое зрение вдруг стало иным. Очень скоро я уже смотрела сквозь слои дыма, а потом сквозь еле заметную завесу на то, что она сама видела тем вечером, когда исчезла. Впрочем, это было скорее не видением, а знанием. Мне не надо было ни о чем спрашивать – я была твердо уверена в увиденном, как, например, в том, что у меня на руке пять пальцев.
А узнала я следующее.
Ей не нравилось, когда ее называли Эбигейл. И я больше не делала этого.
Она действительно уехала на велосипеде, хотя он был зеленым, а не синим, как сообщалось. Что я увидела – что́ она хотела, чтобы я увидела, – так это череду образов в зеркале заднего вида, любительский фильм, крутившийся в пустом кинотеатре для меня и только для меня.
Вот она едет в темноте на ярком зеленом велосипеде. Налетает порыв ветра, она распускает свои длинные волосы, и они буквально летят за ней. Велосипед ржавый и старый, она взяла его в лагере из-под навеса, где стоят велосипеды вожатых; дорога пустынна, машин на ней нет; это был приятный, благоуханный летний вечер.
Таковы последние кадры фильма. Она задержала на них свой взгляд, и я поступила так же, деля воспоминания об увиденном между нами, как нечто сладкое, слизываемое с одной ложки на двоих.
Я смотрела. Светоотражатель, укрепленный на заднем крыле велосипеда, становился виден все хуже по мере того, как она углублялась в темноту. Смотрела, как она работает педалями – сначала быстро, а затем медленнее, потому что начался спуск с холма. Смотрела, как, на секунду вскинув руки, она наслаждается скоростью и опасностью, а затем опускает их и продолжает свой путь. Я смотрела, как она едет.
А затем я потеряла ее из виду. Велосипед исчез, но на дороге все было спокойно. Я наклонилась вперед, чтобы разглядеть что-нибудь еще, но тут зеркало потемнело, и я услышала, что кто-то стучит в окно моего фургона.
Я поворачивала шею до тех пор, пока не оказалась лицом к лицу с незваным гостем.
Это был мистер Флорис, учитель биологии в девятом и десятом классах и тюремный надзиратель в своих темных мечтах и тайных фантазиях. Все знали, что в свободное время он любит прочесывать территорию школы, страстно выискивая, кого бы оставить после уроков. И хотя не было ничего удивительного в том, что он оказался на автостоянке в ожидании проспавших и прогуливающих учеников, все же, попавшись, я испытала шок. Я совсем забыла, где нахожусь.
Он постучал костяшками по стеклу, затем опустил красный шарф, которым обмотал лицо, чтобы не замерзнуть. Когда его рот оказался на свободе, я увидела, как потрескавшиеся губы выговаривают под усами: Вы. Немедленно откройте окно, юная леди!
Между нами было всего-навсего стекло, но я не слышала его. Не слышала ничего, кроме далекого шуршания по дороге двух велосипедных шин. Он снова заколотил в окно, и я наконец очнулась и опустила стекло со словами:
– Простите, мистер Флорис. Я вас не заметила.
Одновременно я посмотрела в зеркало заднего вида – мне нужно было знать, со мной ли она. Может, скрючилась в темноте позади водительского сиденья? Но мне помешало отражение бледной девушки, вновь протирающей глаза, что было плохо. На ее щеках виднелись сероватые потеки туши для ресниц, словно она укрылась у себя в фургоне, чтобы поплакать. Это было не так. Я не плакала уже много лет.
На голове у меня красовалась пухлая шерстяная шапка, которую моя подруга Дина стащила в молле, но она ей не подошла и потому стала моей. Шапка была низко надвинута на брови, и моих ушей не было видно. Не было видно и заднего сиденья, на котором все еще могла сидеть Эбби.
– Мисс Вудмен, – провозгласил мистер Флорис. – Вы в курсе, что уже начался третий урок и вы должны быть в классе? Выбирайтесь из машины и идите со мной, или же мне придется сделать в журнале соответствующую запись.
Со мной такого раньше не случалось. Ведь я еще не начала прогуливать уроки, и в моем «личном деле» не было записи о том, что я буду «жалеть о своем поведении всю оставшуюся жизнь». Я еще не разбилась на множество мелких осколков – в коем состоянии пребываю до сих пор.
Все равно я не вышла из фургона.
– Но… – сказала я и замолчала в ожидании.
Разве он не видит?
Я думала, он наконец-то заметит, что я не одна. Мистер Флорис стоял достаточно близко к машине, чтобы разглядеть откидное место и сидящую на нем девушку. Ну… девушку-призрак, прячущую лицо за волосами. Разве ее здесь не было – чумазой, с разбитыми коленками?
Я по-прежнему чувствовала ее запах. Чувствовала ее дыхание – мы с ней дышали одним и тем же воздухом, хотя умом я понимала, что это невозможно.
Но глаза мистера Флориса остановились совсем на другом – на прикуривателе, выскочившем из приборной доски с громким характерным хлопком.
– Вот оно, оказывается, как, Лорен. Выходи. Сейчас же. Я запишу тебя.
