Пытка моего свидания с прошлым закончилась на сегодня. Вот он, дом, в котором живут родители Пастухова. Я уже видела его на снимке в Интернете. Есть такой смешной сайт, на котором можно найти любое место на земле просто по адресу. Дом небольшой, но очень основательный и добротный. Здесь могут жить только хозяйственные и ответственные люди.
Я припарковала машину у высокого темно-зеленого забора и подошла к воротам. Это был не обычный деревенский штакетник, а художественная, очень красивая стилизация. Владелец просто обозначил границу своих владений. Хозяин дома явно не болеет страхом перед грабителями: ворота, скорее декоративные, как на иллюстрации детских сказок, — с аркой и отделаны коваными медными деталями. Я позвонила в сверкающий звонок, стилизованный под старину. А сработал он как вполне современное устройство. Тут же ворота разъехались, передо мной была широкая чистая дорожка, ведущая к открытой деревянной террасе. На террасе стоял высокий, худой старик в черной ковбойской шляпе. Он был похож на Клинта Иствуда.
Старик спустился ко мне навстречу, церемонно поздоровался, не подумав спросить, кто я такая и что мне нужно.
— Добрый день, Петр Ильич. Меня зовут Виктория Соколова. Я работала с вашим сыном Ильей Пастуховым, — представилась я. — А зачем я приехала, не скажешь в двух словах.
— Я сам это пойму, — кивнул старик и снял свое сомбреро с белоснежных волос.
Он провел меня через террасу в такой же чистый, широкий, обитый деревом коридор. Нам навстречу вышла полная круглолицая женщина. Лицо в мелких и обильных морщинках, в тяжело опавших веках нестарые глаза — внимательные, беспокойные, печальные и добрые.
— Маша, нашу гостью зовут Виктория. Она работала с Илюшей. Принеси нам, пожалуйста, чаю в гостиную, — попросил Петр Ильич.
Его жена всхлипнула и прижала руку к губам.
— Извините, что без звонка, Мария Ивановна, — сказала я. — Просто не сумела узнать телефон. Прежде всего разрешите выразить вам мои соболезнования. Я знала Илью.
— А вот соболезнований не нужно, — сурово произнес Пастухов-старший. — Знаете, моя дорогая, соболезнования еще никому не помогли в аналогичной ситуации. А насколько вы сочувствуете нашему горю, это будет понятно не сразу. Даже вам. Маша, так мы ждем чай.
Мы сидели в большой комнате, выдержанной в общем стиле. Ничего лишнего, все целесообразно, вещи не новые, добротные, ужившиеся друг с другом. Произносили общие вежливые фразы: о дорогах, пробках, о погоде и последних новостях. Петр Ильич хорошо, грамотно и к месту говорил, умел внимательно слушать. У него был приятный глуховатый голос. И совершенно невероятным был бы в этой обстановке, рядом с этими людьми шумный, суетливый, навязчивый и хвастливый Илья Пастухов.
«Ну почему эти люди не выбрали, как обычно бывает, сироту, похожего на них хотя бы внешне? — думала я. — И сколько лет он с ними прожил, чтобы стать полной противоположностью?»
И еще мне бросилось в глаза, что в этой комнате, судя по всему, главной комнате дома — зале, как говорят в деревне, — нет большого портрета Ильи с траурной лентой, с цветами перед ним. Спросить я не смела, но Петр Ильич сам вдруг сказал:
— Мы не выставляем наше горе напоказ. Не потому, что мы скромнее или более скрытные, чем другие люди. Просто горе наше сложнее, чем у большинства. Не сильнее, а именно сложнее. Вы ведь в курсе того, что Илья — не родной наш сын?
— Да, — кивнула я.
— Никогда не думал, что именно об этом заговорю сразу после его смерти. Но сейчас это, наверное, главное. Мы хороним не только Илью. Мы хороним всю свою прошлую жизнь. Свою молодость, свои силы, свой энтузиазм и свою веру. Все это мы отдали мальчику, который так и остался для нас чужим человеком. Он стал мне родным сыном, потому что я рвал ради него свое сердце и готов был отдать всю свою кровь. Мы отказались от возможности иметь своих детей, поставили крест на мечтах и планах. Надеюсь, он хотя бы чувствовал себя счастливым. Но Илья не любил нас, а мы не сумели полюбить его. И все, что потом с ним происходило, все его истории, скандалы, радости, чудовищные, на мой взгляд, — все это может быть нашей виной. Мы не любили Илью. Мучились, старались, скрывали. Но кто же может такое скрыть?
— Зачем ты это говоришь, Петя? — тихо произнесла Мария Ивановна.
Она поставила на стол поднос с чашками и опять скорбно прикоснулась к своим губам, которые, наверное, застыли от необходимости молчать о главном.
— Нам повезло, Маша. Легче всего сказать о том, что у тебя болит, незнакомому, случайному человеку. Вике мои откровения неважны, наверное. А мне легче. Нам легче.
— Выпей, дочка, чаю, — сказала Мария Ивановна. — У нас совсем не бывает гостей.
После чая Петр Ильич повел меня в комнату сына. Это было самостоятельное помещение с перегородками, отдельным санузлом. Кабинет, спальня, тренажерный зал, библиотека.
— Мы здесь ничего не трогаем, — объяснил Петр Ильич. — Были представители следствия, что-то искали, что-то взяли для дела. Вы можете задать свои вопросы, я расскажу, что смогу. Нет ничего, что нам надо скрывать.
И мы поплыли. Из дня его поминок по прошлой жизни к осколкам, на которые она разбилась. Что за обидное свойство у моей кожи! Она кровоточит и болит под дождем осколков чужих бед. Еще и поэтому не стоит задавать людям вопросы. Впрочем, на этот раз мне и не пришлось их задавать. Лишь на прощание я сказала Пастухову:
— Илью знала и моя мать, актриса Анна Золотова. Она сейчас не выходит из дома. Мы с ней хотим понять, что произошло и почему. Я вообще из тех людей, которые никому не верят. Особенно следствию. Предпочитаю иметь свое мнение. Я подумаю о том, что узнала сегодня. Будут новости, обязательно позвоню. В любом случае позвоню.
— Я так и понял, — склонил свою живописную седую голову Петр Ильич и поцеловал мне руку. — Я буду ждать вашего звонка.
Мария Ивановна сунула мне в руку пакет с пирожками и виновато улыбнулась всеми морщинками вокруг печальных глаз. Как много людей считают пироги спасением от самых страшных несчастий.
— А я люблю Илюшу. Любила… — тихо произнесла она мне в спину. — Он был общительный мальчик, просто совсем не такой, как мы. Его нельзя было убивать. Никого нельзя убивать.
Рядом со своей машиной я обнаружила любопытного незнакомца. И подумала: «Просто день ковбоя сегодня!» Парень был в обтягивающих джинсах на бесконечно длинных ногах и в кожаной куртке. Он посмотрел на меня честным и смелым взглядом синих глаз, как самый умелый притворщик из Голливуда, и картинно достал корочки. В документе было написано: «Сергей Кольцов, частный детектив».
— Вы за мной следите? — спросила я.
— Ни в коем случае, — заверил он. — Я вообще не имею привычки за людьми следить. Просто выслеживаю и вынюхиваю что-то интересное. Это мое хобби. Оно же — работа. А вас я жду исключительно по совпадению. Я приехал к Пастуховым и обнаружил, что я не первый. Мой интерес — убийство их приемного сына Ильи. Помогаю официальному следствию. Хотел уехать, потом остался посмотреть, кто меня опередил. Эти люди живут очень замкнуто.
