— Скажи, — уверенно ответил Сергей. — Это все, что ты можешь для него сделать, — отдать ему его же прошлое в полном объеме. У него будет много времени для того, чтобы об этом подумать. Как мужчина скажу: одно дело — просто любовница, другое — женщина, которая решила от тебя родить. Неважно, как она потом поступила. Но она однажды решила оставить твое продолжение. Одно такое понимание может дать жизни другой смысл. Я думал о том, почему Анна, спрятав свое материнство, поставив прочерк вместо отца в документах Дианы, затем дала ей фамилию и отчество биологического отца. Никакого риска для нее в том не было. Никто не стал бы искать отца по фамилии и отчеству. Там, куда Диана попала, — один бог — бумажка с прочерком. Даже если бы сам Бедун нашел ее и захотел бы забрать, — это было бы непросто. Но Анна знала, что он не будет искать дочь, даже если узнает о ней. Так какой смысл в этой фамилии? Я понял это, посмотрев их кино. Она подарила всем шанс — узнать правду. Не солгала ни в чем дочери и не оскорбила человека, от которого родила. Пусть он об этом и не узнал, но она оставила память о нем.
Да. Другой смысл. Вот о чем наука трагедий. Они разбивают жизни, чтобы люди находили в обломках ошибок, иллюзий и заблуждений другой смысл своего существования. Никогда не поздно понять, для чего ты рожден, что успел сделать, чем на самом деле обладал и за что пойдешь на казнь.
Мы достали ржавый ключ в тайнике у гаража, вошли в темную затхлость: Бедун давно продал свою старую машину и просто сваливал в это помещение всякий хлам и руины мебели. Нашли в грязном полу под тряпками и досками крышку самодельного погреба. Спустились с фонарем по небольшой шаткой лестнице. И оказались в чистом и строгом закутке — архиве. Там стояли крепкие стеллажи. Все видеоматериалы были упорядочены, расставлены по датам, умело переписаны на современные носители. Оригиналы отдельно. И множество снимков. Фотопробы мамы и Бедуна на разных картинах. Их фотографии вне съемок — на природе, в разных интерьерах. В разном возрасте, в разных позах и настроениях. А одна фотография меня просто ударила током. Мама и Николай Бедун были в маленькой комнате с чистыми деревянными стенами. Он сидел на табуретке у круглого стола, мама — у него на коленях. Она снята в профиль, и под свободным пестрым платьем я отчетливо вижу небольшой животик. Сомнений нет: это Диана. Я посмотрела с обратной стороны. Да, моя сестра появится на свет через пять месяцев после этого свидания, наверное, там, в Сибири.
— Вижу, — кивнул Сергей на мой потрясенный взгляд. — Он создал себе молельню. У него была одна икона. Но он не справился со строптивостью натуры. Будем просить помощь или справимся сами?
— Сами. Не хочу, чтобы это видел кто-то еще.
Мы выносили и укладывали материалы в машину часа два, привезли ко мне и пока оставили в упаковках на полу маленькой гардеробной. Потом разберу сама, найду для всего место, прочитаю эти жизни вдоль и поперек.
Сергей уехал, даже не заглянув поздороваться с Кириллом. Он был грустным и усталым в последнее время. От несвободы он зверел, а свобода сразу стала рвать его на части. А я подумала, что самое время позвонить Зине и забрать то, что есть у нее. Алмаз — это она размечталась. Теперь я найду способ узаконить материалы так, чтобы она не смогла это распространять. Но если пойдет на мирные переговоры, заплачу, сколько смогу.
Зина ответила мне слабым голосом умирающей. Меня это нисколько не насторожило. Ее главное амплуа.
— Вика, меня убили. Умираю. Приезжай скорее. Я сама даже номер не могла набрать.
Такой поворот. Когда человек говорит, что его убили, это значит лишь одно: он жив. Вероятно, Зина имеет в виду какое-то моральное убийство. Скажем, украли кошелек с двумя сотнями рублей.
— Еду, — вздохнула я.
Дверь ее квартиры была открыта. Два мигранта в робах вытаскивали мокрые тряпки, книги, пластиковые мешки с мокрым же содержимым.
— Что здесь случилось? — поинтересовалась я у них.
— Квартиру затопило, — бодро ответил один. — Хозяйка лежит, болеет.
Я прошлепала по лужам до кровати Зины. Выглядела она — страшнее не бывает.
— Как и когда это произошло? — спросила я.
— Вода лилась не меньше суток. Я выпила сильное лекарство от мигрени и крепко спала. Проснулась в потопе. Все испорчено, все пропало.
— Что значит — все? Я видела, как вытаскивают тряпки и испорченные книги, бумаги. Твою квартиру давно надо было почистить. Деньги ты дома не держишь. Бывает.
— Ты не поняла. Я не верю, что это случайно. Меня кто-то хотел убить. Вика, это не ты?
— Идиотка! Вызвать врача? Ты действительно ужасно выглядишь.
— Подожди. Мне нужно, чтобы ты проверила тумбочки, шкафчики на кухне и везде. Там были необходимые лекарства. Таких в «Скорой» не бывает. Это же миллионы рублей. И когда я все это куплю? Посмотри: что-то осталось? Мне этот дворник сказал, что все утонуло, раскисло, пропало.
Я проверила ее запасы. Да, все утонуло. Дворник сказал правду. Я закрыла дверь за рабочими и вернулась к Зине. Она запрокинула голову и надрывно, с хрипом дышала. По лицу растекалась синева. А ведь она умирает. И я знаю, что это. Это дыхательная недостаточность после передоза. Еще немного, и начнется отек легких. И спасти ее может, наверное, лишь доза того, что утонуло сейчас. Впрочем, и укол камфоры может ее вернуть к жизни. А может и не вернуть. Если я никуда сейчас не позвоню. Вот и настал час Зины. Мы вдвоем — убийца моего мужа и я, ее злейший враг. Она потратила годы своей жизни, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. А мне сейчас достаточно взять эту подушку и легонько придушить гадину. И это будет не убийство, а милосердное спасение от мук. Если я просто уйду, она все равно умрет, но дольше и труднее. Самое нелепое для нормального человека — это бросаться с первой помощью к тому, кого ненавидишь.
— Ты не сделаешь этого? — вдруг посмотрели на меня бледно-голубые, почти белые глаза, вылезающие из орбит.
— Нет, — резко ответила я. — Мне слишком противно. Я не стану пачкать о тебя руки. Потом не отмою. Живи.
Я вызвала «Скорую» и сделала Зине массаж грудной клетки. Впустила врачей. На вопрос: «Что с ней?» — ответила:
— Передоз. Ломка. У нее утонули ее колеса.
— Героин?
— Нет. Просто очень сильные препараты от всего. Но килограммами. От одного финлепсина нормальные люди умирают за более короткое время.
— Вы — родственница? Поедете с нами?
— Нет. Я просто мимо проходила. Но скажите, куда повезете, я проконтролирую. Зина, когда тебя откачают, звони. Есть разговор. Если тебя откачают.
Какое мерзкое чувство. Как бездарно встретила я этот час Зины. Я сейчас могла бы заставить сделать ее признание в убийстве Артема на видео. Спасти и отправить в тюрьму. Я могла бы просто досмотреть конец одной поганой жизни, не шевельнув пальцем. И знать, что я каким-то образом отомстила за убитую любовь и спокойное счастье. И самый милосердный вариант — сократить земные конвульсии этого кандидата на место в адском котле.
