Закончились сорок минут просмотра. Мужчины были сосредоточенны и серьезны. Лиля раскраснелась, а в уголках губ неряшливо блестела слюна.
«Какая же ты похотливая корова», — мысленно произнесла я, но вслух сказала:
— Вижу, вы взволнованны, Лиля. Люблю людей, которые способны оценить настоящее искусство.
— Мне так нравится эта артистка, — сглотнула она слюну. — Надо же: это ваша мама.
— Да, такое совпадение.
Земцов решительно встал.
— Едем! Александр Васильевич, у вас материалы с собой?
— Конечно. Виктория, мы едем к Николаю Бедуну, подозреваемому в убийстве вашей матери. Вы можете поехать с нами. Версия ваша. Понадобятся какие-то детали, которых наверняка нет у нас.
— Мне необходимо поехать к нему, — сказала я. — Он должен продать мне все фильмы с мамой, что у него есть. Добровольно, сознательно и безотносительно к тому, что произойдет дальше.
Николай Бедун всю жизнь прожил в одном старом доме на востоке Москвы. Там он родился. Давно один. И вот он передо мной. В грязной прихожей дышит вчерашним перегаром неряшливый старик со спутанными седыми волосами, с жуткими мешками под глазами, с обвисшим животом, в небрежно завязанном махровом халате. А глаза у него все те же, черные, мрачные и непростые, как у его героев на экране. И… Как бы выразиться точнее. Это не останки, не жалкое подобие того мужчины, которого мы только что видели в жарких эротических сценах. Это тот мужчина. Постаревший, опустившийся, всеми заброшенный, но не утративший пола. И пока мои спутники показывают ему удостоверения и объясняют цель визита, я думаю о том, что этот человек стал любовником матери как минимум тридцать лет назад — это моя жизнь. И, скорее всего, отношения не прекратились совсем после рождения общей дочери. Он имел информацию о маме, раз торговать фильмами начал сразу после ее смерти.
Земцов велел Бедуну одеться. Все сели в комнате вокруг круглого, заваленного всяким хламом стола. Я не слушала их разговора. Я ловила, удерживала и рассматривала пока еще смутную идею. Масленников взял у Бедуна отпечатки пальцев, анализ крови, затем осмотрел его обувь в прихожей. В какой-то момент допроса Земцов дал знак сотрудникам. Они распределились по квартире, а Земцов показал Бедуну ордер. Начался обыск. Бедун стоял у стены, бледный, в черном костюме и белой рубашке. Он даже сходил в ванную, побрился, и по подбородку текли три струйки крови. То ли так нервничал, то ли редко брился и бритва у него опасная.
Он встретил мой взгляд и вдруг хмуро улыбнулся:
— Здравствуй, Вика. А я сразу узнал тебя. Виделись мы, когда ты мне до колена доставала.
— Хорошо, что вы начали разговор. Я не знала, как… Ситуация сейчас серьезная, и нам нужно срочно решить один вопрос. Я покупаю у вас все фильмы с мамой. И непременно списки тех людей, которым вы уже что-то продавали. Сумма любая.
— Я так и понял, что в этих киношках дело. Не ты ли на меня навела?
— Я, разумеется. Так получилось. Вступаю в права наследства. Память моей матери — теперь мое дело.
— А ты скажи им, этим, которые квартиру шмонают. Они все найдут и просто так тебе отдадут. Сумма мне может и не понадобиться.
— Вы не поняли, Николай Александрович. Меня не касаются ваши отношения со следствием. Мне важен только результат. А вашу собственность я у вас приобрету на ваших условиях. Вы — законный владелец материалов. И когда-то сумма понадобится. Возможно, уже сегодня или завтра, когда вас проверят и отпустят.
— Не отпустят, — произнес Земцов рядом со мной. — Николай Бедун, вы подозреваетесь в убийстве Анны Золотовой. После результатов экспертизы вам будет предъявлено обвинение. Вопросов у следствия осталось очень мало.
— А вы не парьтесь, — усмехнулся Бедун белыми губами. — Я признаюсь сам. Чистосердечное, как у вас говорится. Скостите мне пару дней за это.
Не могла себе даже представить, что это признание так потрясет меня. Я едва удержалась на ногах. Как? Как?! Эти руки, которыми он страстно обнимал мою маму, — они вонзили в нее нож? Эти глаза, которые так ненасытно на нее смотрели, — они видели, как вытекает ее жизнь? И он захлопнул дверь, ушел, а она, быть может, была еще жива.
— Зачем? За что? — выдохнула я.
— Я не хотел, Вика. Так получилось. Они мне не поверят, а ты поверь. Я любил Аню. И столько лет смотрел, как она живет с разными мужиками. Ждал, когда и меня допустит к себе из жалости. И она это делала. А тут что-то сорвалось. Я хотел ее даже в тот день… Обидела она меня. Никому не скажу, как.
— Не хотел? И потому взяли с собой нож? — насмешливо спросил Земцов.
— Я всегда ношу нож с собой. Но был так был. Он и сейчас есть. Мне плевать, что вы напишете. Я Вике объяснял, а не ментам.
Ночью я кричала во сне. Мне снился нож Бедуна, он приближался к моей шее, я никак не могла увернуться. Я боялась разлепить веки, мне прожигал их отовсюду мрачный и дикий взгляд Бедуна. Помогла теплая ладонь Кирилла, которой он гладил мой лоб. Он взял стакан воды с тумбочки, влил глоток в рот, затем умыл меня.
— Плохой сон, — сказал он. — Я все понял. Полежи спокойно, отдохни. Подыши глубоко. О чем ты думаешь?
— Я скажу. Вот только сейчас я поймала и поняла свою мысль-идею. Это все будет в нашем кино. Мамин любовник убивает ее.
— Хорошо, — буднично, как на планерке, ответил Кирилл. — Очень хорошо. Можно что-то до-снять, добавить документальные кадры. Мы сделаем это. А теперь вернись ко мне.
Часть десятая. Что на роду написано
Прощания
Когда Александр Васильевич Масленников вез меня на кладбище, я думала о том, что смерть бессильна перед моими чувствами и отношениями. Она не отбирает у меня моих любимых и врагов. Все в силе: сохраняется невидимый контакт, он, быть может, еще чище и яснее. Он окончательный. Не оборвалась моя связь с Артемом. Я чувствую его присутствие всегда, даже во время близости с Кириллом. Мой протест и ненависть — с мужем-садистом. Юрий тоже всю жизнь будет со мной там, где мне плохо и больно. Я опять и опять буду ждать, когда он освободит меня совсем, и вспоминать его петлю с горестным облегчением. Мой протест, брезгливость и жалость с Артуром, безнадежным маньяком, для которого смерть — действительно единственное убежище. И человек, которого убил Сергей, — тот, который хотел отобрать Кирилла у моей любви. Я всегда буду оживать в тот момент, когда исчезает он. Из этого вытекает лишь одно: мы ничего не знаем о смерти, как, впрочем, и о жизни. Убейте меня, если я за свою жизнь не умирала раз десять. Если я не провела какие-то годы вне жизни, ее связей, тепла, света и надежды. Но мука формального, физического прощания — это такая боль. Я держусь из последних сил, но боюсь не справиться. У меня сердце сжалось в комочек от страха, а по венам течет отчаяние.
Мы приехали. Здравствуй, мамочка. Здравствуй, младшая сестра. Мы втроем такие нелепые, что вместе собраться смогли только сейчас. И у меня для обеих подарки. Сестре — кукла. Маме — новость: я поймала твоего убийцу. Твоего непутевого любовника. Он под стать нам всем. Как прекрасны вы были тогда. Обещаю: вы останетесь такими надолго, может, навсегда. Если у меня получится настоящее кино.
