– Иля очень много ест.
Мать и отец упорно и неправильно говорили «ехай». «Ну, так бери билет (на фильм) и ехай». Отец знал странные слова: дщерь, сметень, ишь ты – и много других. Эти слова любил. Каковы его отношения были с книгой дяди Гиляя, не знаю. Он любил книги Тура Хейердала.
Во время учебы в среднем специальном заведении московская тема возникала, но тоже как-то изнутри: бриллиантовый лак и цикламеновый блеск для губ в «Ванде», темно-красные сапоги в «Лейпциге», любимый магазин «Ганг», за горизонтом, троллейбусом от «Щелковской». Трудно представить было, что где-то есть немосквичи.
А вот в «Рогнеде» это был один из основных вопросов. По которому не могла ничего сказать. Поняла, что навсегда виновата. В частности, перед представителем. Ее позиция была: я устроила тебе московскую прописку, а ты неблагодарная тварь. Наверно, был дан повод, и мной, кем же еще. Но как? Потом узнала, что представитель во время учебы в вузе хотела быть актрисой, даже работала на «Мосфильме», но была как-то оскорблена. И потому стала представителем. Родом она была не помню откуда, но из хорошей семьи.
Шантаж московской пропиской начался раньше, чем проявила недовольство предстоящим обменом. Меня, видимо, хотели поставить на место – до того, как начну забираться выше. Или мать что-то наговорила обо мне представителю, и таким образом повод возник. Что тогда бродило в головах матери и представителя, неизвестно. Возможно, они считали, что буду просить денег, и много денег, что начну юридическую кампанию и отсужу квартиру или где-то найду на нее деньги, а им отомщу. Вариантов было множество, а Иля одна, и ее нужно было запугать, чтобы она не вспомнила о своих правах.
– Ленин всегда живой, – ответила представитель на мое нервно-корректное «у меня есть права». – А твои права всегда с тобой. Да и прав-то у тебя никаких нет.
Представитель не то что не поняла про «мои права», ей просто нельзя было этого даже в уши себе впускать. Едва не стошнило от мысли, что представителю слушать меня нельзя, она может расстроиться. И не выдержит линию поведения. А она, если судить по тому, как вела себя в «Рогнеде», очень была озабочена правильной линией поведения. Потому что слабая угнетенная женщина. То есть всех дави, там разберемся. От того, что представителем съедена с костями, не тошнило. А на что Иля надеялась? Бизнес это или что, тем более недвижимость.
На распорядок действий в «Рогнеде» шантаж повлиять не мог. Отважно, с большей охотой делала кофе представителю и Яше, знала, что этот кофе им поперек горла (или совсем не поперек, не одна у них), и розовела от удовольствия, как вампир.
Болезнь делала свое дело. Перепады настроения в «Рогнеде» угнетались хлопотами, да еще и начало года: много курьерских поездок. Но как только выходила из здания после окончания рабочего дня – состояние резко ухудшалось. У поэта меня ждал Агат. Брала приготовленный стариком термос с кофе и, почти рыдая, шла в парк на мороз и ветер. Возвращаясь, падала в ванну, набранную едва до половины, но с импортными пенками, что поэт считал буржуйством, согревалась непозволительно горячей водой и шла в постель, часто – что-то жуя. Агат целовал на сон грядущий, засыпала в собачьей, пахнущей говядиной, слюне.
Рассеивали болезненное состояние хлопоты о красоте лица. От ветра и мороза появились всякие неприятности. Придумала их выводить косметическим спиртом. С экстрактом алоэ, тридцать пять рублей – толстый полиэтиленовый флакон. Соня, как только услышала слова «косметический спирт», расстроилась до истерики. Избежать девчоночьих бесед на работе невозможно, но мне следовало бы говорить поменьше.
– У тебя же сухая кожа! Зачем тебе спирт?
Как без спирта, понять не могла. Дезинфекция лица – первое, что делала утром.
Тогда моя кожа приобрела алкогольную зависимость. Если чувствовала химический ожог (от спирта он возникает сравнительно быстро), переходила на хлоргексидин, и затем – снова на спирт. К концу месяца неприятности ушли. Для смягчения и увлажнения вместо крема использовала бороплас, индийскую мазь. Показал мне ее старик Голицын, который сам этой мазью пользовался. Мазь до конца в кожу не входила, оставалась жировая пленка. Снять ее даже очень гигроскопичными салфетками нельзя было. Так что припудривала крем сверху, как Мерилин Монро. Потом заметила, что тушь и подводка для глаз ложатся на пудру лучше и снимаются легче. Ага, подумалось, вот и красивый макияж. Макияж – это лакомство, его много не бывает.
Для усовершенствования макияжа неизвестно почему приехала в бывшую «Людмилу» на «Курской». Первое, на что обратила внимание, – стенд декоративной косметики «Ревлон». Клаудия Шиффер с красными губами в стойкой помаде была почти на всех щитах. И деньги есть на «Ревлон». Тушь у меня от «Ланком», карандаш тоже. А вот стойкой помады нет. Нужна ли мне стойкая губная помада? Конечно, и еще вот этот отбеливатель для зубов. Отбеливатель стоил почти столько же, сто шестьдесят: баллон с дозатором и картинкой, изображающей, как каждый день зубы становятся белее и белее.
Без помощи консультанта подобрала цвет и купила эту самую стойкую губную помаду и отбеливатель для зубов. Стержень помады оказался нежирным и очень сушащим губы. Это плохо, кожа и так не то что сухая, а ее нет, видимость одна, бумага для выпечки, на губах в том числе. Пенал помады был едва не вдвое тоньше привычного толстячка, лоточного «Джойнт Сток», жирного и пахнущего апельсином, щеголевато-черный и довольно хитро устроенный. Так что стержень выпасть из него почти не может. Но только не у меня. Надо проверить пенал на прочность – и уже окончательно решить, насколько качественная косметика «Ревлон». У метро плакат с Клаудией Шиффер сообщил, что «Ревлон» производит косметику с 1961 года. Значит, ей могли пользоваться и Нико, и Тэкси, и Грейс Слик. В метро дала волю чувствам, распечатала пенал и вывернула карандаш до конца. Он, понятно, склонился ко мне в руки. Губная помада держаться в пенале не может, это нужно признать. Но факт, что цвет хорошо сохранился и после растворимого кофе, и даже после хачапури с растворимым супчиком в обед. Лишилась жилья – и оказалась с губами от «Ревлон». Представитель не понимает, что «Ревлон» – это не «Лореаль» какой-то. Что это история моды, ее основа. И Клаудия Шиффер ни при чем.
– Не люблю «Ревлон» и Клавку Шиффер, – сказали над ухом. Две женщины, одна ярко накрашена, тоже любит лицо. – Мой парень был в Германии, видел ее. Привез фото, он журналист. Рязань, как есть Рязань, а не Шиффер.
«С такими бровями при такой стрижке еще и не то скажешь», – подумалось мне. Брови у Рязани были в стиле тридцатых, ровной линией, а стрижка – ну просто диско, прядки в разные стороны. Белые.
В освещенных изнутри кристаллах, заполнивших переходы метро, меня привлекла линейка «Морская терапия». Пластиковые флаконы в бирюзовую полоску, нечто новенькое в дизайне. Мне хотелось тайны, пусть даже и страшной. Так что «терапию» заменила на «терафим». Вещи, их теснота и скученность, успокаивали после рабочего дня. Из палатки с шаурмой неслось «Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж». Чиж отвратителен, но у меня есть помада от «Ревлон». И нужна новая одежда. И покупать нужно иначе.
