В тот год мы, будущие выпускники, жили на квартире впятером. Первым на устный экзамен отправился Хью. Обычно жизнерадостный, он вернулся часа через два в отвратительном настроении и только буркнул, что сегодня у него день не задался. Мы пристали с расспросами и выяснили, что Хью все полчаса что-то мямлил и выглядел дурак дураком. Мы наперебой начали убеждать его, что все наверняка не так плохо. Но Хью оставался безутешен. И рассказал, что как только раздался звонок, возвещающий окончание пытки, он нахмурился, отодвинул стул и выскочил из комнаты, хлопнув за собой дверью. Он надеялся дать понять экзаменаторам, что недоволен собой, что сегодня он не в форме, не полностью проявил себя и обычно отвечает куда лучше. Однако вместо стука закрывающейся двери у него за спиной раздался вопль. Оказывается, один из экзаменаторов шел за Хью по пятам, чтобы вызвать следующего студента. В результате наш торопливый приятель умудрился дверью защемить преподавателю голову.
***
В июле мы с Хью стояли на ступенях медицинской школы в мантиях, академических шапочках с квадратным верхом, а с наших лиц ни на миг не сходили улыбки. Все позади — обучение закончено. Ликуя, мы подбрасывали шапочки в воздух, а официальный фотограф щелкал затвором аппарата.
Спустя два месяца наше братство новоиспеченных докторов перебралось в Мидлсекскую больницу — двадцать четыре новичка-молокососа, наивные и перепуганные. Мы учились больше пяти лет, зубря словарь и грамматику медицинского искусства. Мы достаточно хорошо усвоили этот язык, иначе нипочем не прошли бы выпускные испытания. Но начало работы — испытание совсем другого уровня, как если бы вы навсегда отправились жить в страну, язык которой учили только в школе.
Начиная обучение, понимаешь, что рано или поздно превратишься из невежественного студента-медика в уверенного профессионала. Годы учебы представляются тебе стадией куколки: проходит срок, и прыщавый юнец чудесным образом преображается в настоящего врача. Но на самом деле выпускник чувствует себя в большей степени гусеницей, чем бабочкой, и, откровенно говоря, что-то от этой гусеницы остается в нем навечно.
В первые несколько дней мы снова всему учились, нас инструктировали по любому поводу, от способа мыть руки до правильного заполнения свидетельства о смерти. Карманы наших длинных белых халатов оказались набиты справочниками, а головы — невероятным количеством информации, которую предстояло переварить и усвоить. А затем нас вытолкнули в палату. Что касается практики, то пользы от нас, по крайней мере поначалу, не было никакой, и это еще мягко сказано. Нас поучали не только старшие врачи, но и медсестры, санитары, регистраторы и даже вахтеры — все они на тот момент знали о нашей работе больше, чем мы.
Почти каждый вечер те из нас, кто не дежурил, после работы направлялись через дорогу, в «Герб Кембриджа». Конечно, имелись бары и получше, но для вымотанных молодых врачей главным достоинством заведения было соседство с больницей. Пили мы много, делились новостями за день, посмеиваясь над своими последними неудачами и вопиющими проявлениями собственного невежества.
Довольно быстро нам открылось, что далеко не вся наша работа будет посвящена спасению жизней. По большей части она представляла собой писанину: заполнение бланков, учет больных. В обязанности младшего в бригаде входит дотошная инвентаризация всех подопечных и смиренное следование в кильватере старших коллег от койки к койке, обеспечивающая им возможность проявить свои знания и опыт.
И все же случались жуткие моменты, когда ты на время оставался один — как правило, среди ночи, у постели посиневшего и бездыханного пациента. Сразу понимая, что дело плохо и одному тебе не справиться, ты хватался за телефон и вызывал подмогу. После чего наступали несколько сот секунд твоей личной ответственности: краткая возможность что-то изменить — или хотя бы удержать ситуацию, не давая ей ухудшиться, — пока не подоспеет подкрепление. В конечном счете помощь всегда приходила. В больничных стенах, честно говоря, никогда не остаешься один.
***
Студентом я узнал, что слово «травма» происходит от греческого слова, означающего «рана». Медики обозначают им телесные повреждения, вызванные воздействием извне — насилием или несчастным случаем. Пара эта, насилие и катастрофа, стара, как сам род человеческий. И потому механизм их воздействия на человеческое тело непосвященным кажется очевидным.
В конце концов, ведь травма — это не результат атаки невидимых невооруженным глазом бактерий или таинственных вирусов, которые изучает молекулярная биология. Не сравнить ее и с болезнями сердца, когда невидимые холестериновые бляшки прячутся в коронарных сосудах и перекрывают путь крови, или с онкологическими заболеваниями, при которых какие-то загадочные сбои в последовательности ДНК приводят к безостановочному делению клеток и их внедрению в жизненно важные органы.
Поэтому на стажировке, впервые знакомясь с травматологией, воспринимаешь ее как глоток свежего воздуха: наконец-то связь между причиной и следствием на удивление понятна. Вам кажется, что здесь все просто: где-то нарушена передача вещества и энергии или поврежден сам орган. Но стоит вглядеться пристальнее — и, как всегда в медицине, ситуация оказывается чертовски запутанной.
Тем не менее ваши первые практические шаги выглядят обманчиво простыми. Вы повторяете как мантру: «Главное, чтобы воздух входил и выходил, а кровь бежала по сосудам». Затверженное, как детская считалка, правило гласит: дыхательные пути — раз, дыхание — два, кровообращение — три.
Существуют и небольшие дополнения. Занимаясь очисткой и раскрытием дыхательных путей, необходимо обратить внимание на позвоночник. Кости позвоночного столба — позвонки, цепью соединенные один с другим, — формируют твердую, но гибкую полую трубку, которая защищает пучки нервных волокон, проходящих сквозь нежные ткани спинного мозга. Если этот костный футляр поврежден, может оказаться, что травмирован и спинной мозг. В таком случае резкие движения и манипуляции в области шеи грозят еще сильнее повредить нервные волокна и окончания, а результатом может стать паралич всех конечностей. Для людей с тяжелыми травмами иммобилизация позвоночника, особенно в области шеи, не менее важна, чем номер один в нашей считалке.
Имея дело с травмами, угрожающими дыханию или кровообращению, не следует забывать о пунктах четыре и пять. Под номером четыре фигурирует ограниченность движения. Иными словами, ты обязан убедиться в отсутствии повреждения позвоночника, удостоверившись, что мускульная сила и чувствительность конечностей у пострадавшего в норме. Пятый пункт в считалке — осмотр без одежды: вы должны запомнить как дважды два, что пациента непременно нужно осмотреть с ног до головы в поисках скрытых повреждений. Известны случаи, когда раненый, уже уложенный на носилки, погибал, истекая кровью, так как врач не заметил маленького, но глубокого проникающего ранения или скальпированной раны головы, незаметной при взгляде спереди. Вот почему травматологические бригады нещадно портят дорогую одежду, срезая ее с пострадавшего, а потом бесцеремонно перекатывают обнаженного пациента с боку на бок.
Столкнувшись с тяжелейшими травмами, можно растеряться и пропустить легкоустранимые повреждения, которые могут оказаться фатальными. Считалка на «раз, два, три, четыре, пять» — это упрощенный протокол. Он обеспечивает полное и систематизированное обследование, позволяя не «упустить» пострадавшего и не дать ему погибнуть из-за недосмотра. Правильное и тщательное соблюдение этого правила, получившего название «Протокол интенсивной терапии при травме на догоспитальном этапе», помогает сосредоточенно действовать в самые трудные пять минут, даже имея дело с самыми страшными травмами.
