В комнате Фрэнки со скрипом приоткрылась дверь, но сам он не выглянул.
Я прикрыла веки и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Последнее, чего мне сейчас хотелось, – еще сильнее расстроить брата.
– Я сходила попрощаться с Ником, – ровным тоном продолжила я, открыв глаза и взглянув на маму. – Радуйся. Его больше нет в моей жизни. Может, хоть теперь ты сможешь мне доверять.
Мама закрыла рот и опустила руки.
– Что ж, – произнесла она после долгого молчания, – по крайней мере ты в безопасности.
Она повернулась и поднялась по лестнице, оставив меня в одиночестве у входной двери. Наверху со щелчком вновь закрылась дверь Фрэнки.
Да. В безопасности.
38
Фрэнки стал в будни жить с папой, а на выходные возвращаться домой. Мама божилась, что это не из-за меня, но после устроенной им сцены, конечно же, в это не верилось. Брат даже ушел не попрощавшись. Я чувствовала себя виноватой. Никогда не хотела причинить боль Фрэнки. Никогда не хотела, чтобы его жизнь вращалась вокруг моей. Но похоже, у меня как-то само собой получается ранить других.
К тому времени как весна вошла в полную силу, Фрэнки подстригся под стать футбольным игрокам и нацепил очки. Вот уж не думала, что он может выглядеть настолько мужественно.
Он мало со мной общался. Лишь коротко сообщал о том, как поживают папа с Брили, когда мамы не было рядом.
– У папы новая машина, – говорил он. Или: – Брили милая, Вал, дай ей шанс. Она слушает панк, приколись? Ты можешь представить маму слушающей панк?
Я делала вид, будто мне плевать на то, что происходит между папой и Брили, но однажды, пока брат был в душе, залезла в его рюкзак, достала мобильный и пошарила в фотографиях. Нашла снимки папы с Брили, уселась на пол и разглядывала их до рези в глазах.
Развод был практически оформлен, однако я заметила, что мамин адвокат Мэл частенько заходит к нам по вечерам. Порой – с горячими сэндвичами и бутылкой вина. И еще я заметила, что в дни его прихода мама наносит макияж. А потом радостная и воодушевленная сидит с ним за кухонным столом, смеется и касается пальцами его руки.
Мне это неприятно, и я стараюсь не думать об этом, но время от времени задаюсь вопросом: каким отчимом будет Мэл? Однажды я подняла эту тему. Зардевшись, мама ответила:
– Я еще не развелась с твоим отцом, Валери.
Но ушла при этом с мечтательным выражением лица, поглаживая колье и нежно улыбаясь, прямо как Золушка наутро после бала.
Хотя мы с Дьюсом искренне поговорили на могиле Ника, в школе между нами ничего не изменилось. Мы по-прежнему не общались. Не встречались перед уроками на трибунах. Не обедали за одним столом. Я уболтала миссис Тейт разрешить мне обедать вместе с ней в ее кабинете, пообещав просматривать в это время университетские каталоги.
Настало время года, когда уроки в школе кажутся скучными и нескончаемыми. Сидишь в классе, слушаешь доносящийся из открытых окон веселый птичий щебет и чудится, будто время тянется как резиновое и часы громоздятся один на другой.
И домашка с приближением выпускного кажется глупой. Словно нас заставляют заполнять время. Разве мы уже не выучили того, что нам нужно знать? Неужели нельзя нас просто отпустить на улицу и дать поиграть как в детстве? Старшеклассники этого не заслуживают?
Второе мая пришло и ушло, ничем не ознаменовавшись. Утром мы провели минуту молчания, после чего по интеркому вместе с утренними сообщениями перечислили имена жертв. В ближайших церквях провели ночную молитвенную службу. Но большинство людей прожило этот день совершенно обычно, не вспоминая о былой трагедии. И это всего лишь через год.
Все обсуждали выпускной. Вечеринку после него. Убийственные семейные посиделки в его честь. Что они наденут, как будут держать шапочки, чтобы те не свалились с головы, как подшутят над мистером Энгерсоном.
Такова школьная традиция. Каждый выпускник, пожимая на сцене руку директору, вкладывает в нее что-нибудь маленькое и незаметное. В один год это были орехи. В другой – монетки. В третий – мячики-попрыгунчики. Энгерсон вынужден все, что ему дают, класть в карман, и в конце церемонии его карманы сильно оттопыриваются под напором огромного количества мячиков, монеток или орехов. По слухам, в нынешнем году ребята хотели надавать ему презервативов, но чирлидерши развернули против этого целую кампанию. Девчонки выступали за колокольчики, чтобы директор при малейшем движении звенел. Мне понравилась идея с колокольчиками. Хотя, как по мне, лучше бы ему ничего не давать. Бедняге Энгерсону и так досталось от нашего выпуска. Можно его и пожалеть. Просто пожать руку и все.
Когда же стихали разговоры о выпускном, начиналась болтовня об университетах. Кто будет учиться здесь? Кто собирается за границу? Кто вообще не будет никуда поступать? А вы слышали, что Джей Пи хочет вступить в «Корпус мира»? Какой еще «Корпус мира»? Чтобы заболеть малярией и помереть? Или чтобы местные боевики отрубили ему башку в хижине, скрытой банановыми зарослями?
Подобные разговоры не смолкали.
Каждый день за обедом миссис Тейт изводила меня вопросами о моих планах на будущее.
– Валери, еще не поздно получить стипендию для обучения в муниципальном колледже, – говорила она с болезненной гримасой на лице.
– Нет, – мотала я головой.
– Тогда что ты собираешься делать? – в конце концов сдалась она.
Я думала об этом не раз, уж поверьте. Что делать после окончания школы? Куда идти? Как жить? Остаться дома и дождаться свадьбы мамы и Мэла? Переехать к папе, Брили и Фрэнки и попытаться наладить отношения, которые совершенно не нужны папе? Устроиться на работу и снять квартиру? Найти себе соседку по комнате? Влюбиться?
– Лечиться, – ответила я.
На полном серьезе. Мне нужно время, чтобы просто-напросто излечиться душой. А позже можно будет задуматься о будущем. Когда «Гарвин» спадет с моих плеч, точно тяжкий груз, и начнут забываться лица одноклассников. Троя. Ника. Когда начнет забываться запах пороха и крови.
Казалось, все шло нормально, своим чередом. До одной дождливой пятницы.
В коридорах пахло влажной скошенной травой. Из-за нависших над землей грозовых туч создавалось ощущение наступившего вечера. Прозвенел последний звонок, и в школе стояла оживленная суета. Как обычно, я держалась в стороне от нее, сама по себе, дожидаясь момента, когда зачеркну очередной день в календаре – день, приближающий меня к выпускному.
Я стояла у своего шкафчика. Меняла учебник математики на учебник естествознания.
– Как зовут ту девчонку, которая пыталась покончить с собой? – спросила находящаяся неподалеку девушка.
Я навострила уши и обернулась.
– Ты о чем? – поинтересовалась ее подруга.
– Ты не слышала? – округлила та глаза. – Пару дней назад себя пыталась убить старшеклассница. Наглоталась таблеток или перерезала запястья. Не помню. Какая-то Джинни.
