– Вообще-то, понимаю. Я тоже скучаю по Нику. Скучаю по тем временам, когда мы ходили в боулинг, веселились и были счастливы. Знаю, ты считаешь его исключительно плохим, но он не был плохим. Он был милым, нежным и умным. Я скучаю по такому Нику.
Мама высморкалась.
– Да, видимо, ты меня понимаешь.
Было так приятно услышать это от нее, что я не нашла слов для ответа.
– А ты помнишь… – начала она и умолкла. Зашуршала салфетка, раздался всхлип. – Помнишь, как мы ездили летом в Южную Дакоту? В стареньком микроавтобусе дедушки? Загрузили в него огромный холодильник с сэндвичами и газировкой и сразу отправились в путь. Твой папа хотел, чтобы вы с Фрэнки побыстрее увидели гору Рашмор.
– Помню. Ты еще взяла горшок на случай, если нам в дороге захочется в туалет. И Фрэнки где-то в Небраске ел крабов, а потом его стошнило прямо на стол.
Мама тихо засмеялась.
– И папа ехал без передыху, пока мы не добрались до той жуткой кукурузной фермы.
– И музея камня
[13]. Помнишь, я расплакалась? Думала, там будут рок-музыканты, а увидела кучу дурацких камней.
– А твоя бабушка, храни Господь ее душу, весь путь дымила противными сигаретами.
Мы обе захихикали и вновь замолчали. Та поездка была ужасной. Ужасной и чудесной одновременно.
– Никогда не думала, что у моих детей будут разведенные родители.
Я подумала немного и пожала плечами, хотя мама не могла этого видеть.
– Да я в принципе нормально к этому отношусь. Папа ненавидел находиться дома. Может, он и не лучший отец в мире, но мне кажется, никто не должен быть таким несчастным.
– Ты знала.
– Догадалась, когда недавно увидела его в офисе с Брили.
– Брили, – повторила мама, будто пробуя на вкус ее имя.
Ей казалось, оно звучит сексуальнее ее имени? Притягательнее имени Дженни?
– Ты сказала Фрэнки? – спросила я.
– Твой папа сам ему сказал. Сразу после того как поговорил с тобой. Я отказалась быть той, кто разобьет вам сердца. Сказала, чтобы он сам сознался вам в своих отношениях с секретаршей. Это ведь справедливо? Я больше не собираюсь делать за него грязную работу. Устала быть плохой.
– Фрэнки нормально это воспринял?
– Нет. Из комнаты не выходит. Теперь я боюсь, что и он попадет в неприятности, а я не знаю… смогу ли… выдержать это… одна…
Ее голос оборвался такими душераздирающими рыданиями, что и у меня из глаз хлынули слезы. Вам когда-нибудь приходилось слышать безудержный и горький плач человека, который все потерял? Почти так же плакала мама.
– Фрэнки хороший, мам. Он дружит с хорошими ребятами. Он не… – с языка чуть не сорвалось: «станет таким, как я». Смутившись, я закончила: – …не попадет в неприятности.
– Надеюсь на это, – ответила мама. – Мне за тобой-то сложно порой уследить. Я не могу раздвоиться. Не могу постоянно волноваться за вас обоих.
– Тебе не нужно больше за меня волноваться. Со мной все в порядке, мам. Правда. Доктор Хилер говорит, я делаю большие успехи. Я занимаюсь рисованием с Би и работаю над проектом с ученическим советом. – Меня вдруг охватило непреодолимое желание помочь маме. Затопила такая сильная жалость к ней, какой я никогда не испытывала. Мне отчаянно захотелось быть той, кто подарит ей надежду, кто вернет ей Южную Дакоту. – На самом деле я хотела попросить у тебя разрешения в следующие выходные переночевать у Джессики Кэмпбелл. – Горло перехватило.
– У той светловолосой девочки, которая к нам приходит?
– Да. Джессика – президент ученического совета и член волейбольной команды. Она хорошая. Мы каждый день вместе обедаем. Мы с ней дружим.
– Ох, Вал, – упавшим голосом произнесла мама. – Ты уверена, что хочешь этого? Я думала, ты этих девочек ненавидишь.
– Ничего подобного, мам, – резковато ответила я. – Это Джессику я загородила. Я спасла ее. И теперь мы друзья.
Опять повисло долгое молчание. Мама несколько раз всхлипнула – этот звук меня убивал.
– Иногда я забываю, – дотянулся до меня из темноты ее голос. – Забываю, что в тот день ты также была героем. И вижу лишь девушку, составившую список тех, кому она желала смерти.
Я подавила порыв поправить ее: «Я не желала им смерти. И ты бы никогда не узнала об этом Списке, если бы Ник не слетел с катушек. Но это он слетел с катушек, а не я! Не я!».
– Иногда я столь явственно вижу в тебе врага, разрушившего нашу семью, что забываю видеть в тебе человека, остановившего стрельбу. Ты ведь действительно спасла ту девушку. А я тебя даже не поблагодарила за это?
Я отрицательно качнула головой, зная, что мама этого не увидит, но подозревая, что она почувствует это.
– Значит, она и правда твоя подруга?
– Да. И она мне очень нравится, – ответила я и пораженно осознала – это правда.
– Тогда переночуй у нее. Побудь с подругой. Повеселись.
У меня сжалось сердце. Я понятия не имела, как веселиться с этими людьми. Слово «веселье» мы понимали совершенно по-разному.
30
– Наверное, вы уже знаете, что от нас ушел папа, – сказала я, стоя спиной к доктору Хилеру и изучая содержимое его книжного шкафа.
Он сидел в кресле в своей привычной позе – перекинув ногу через подлокотник, указательным пальцем правой руки задумчиво водя по нижней губе.
– Мне рассказала твоя мама. Что ты об этом думаешь?
Я пожала плечами и подняла взгляд к стоящим на шкафу статуэткам. Фарфоровый слоник, врач и ребенок из коллекции «Precious Moments», отполированный кварц. Подарки от пациентов.
– Я уже знала об этом. И не удивилась.
– Порой то, чего ты ожидаешь, все равно причиняет боль, – отозвался доктор Хилер.
– Не знаю. Думаю, я давно перестала переживать из-за папы. Раньше было больно… теперь… теперь я чувствую что-то вроде облегчения.
– Понимаю.
– Кстати, спасибо, что успокоили маму по поводу анорексии.
Я отошла от шкафа и плюхнулась на диван.
Доктор Хилер кивнул.
– Но тебе нужно есть. Ты же это понимаешь?
– Угу. Так я и ем. Даже набрала чуток веса. Не волнуйтесь. Я не пытаюсь похудеть.
– Знаю. Просто твоя мама волнуется. Иногда неплохо бы побаловать нас, стариков. Ешь при ней время от времени. Хорошо?
– Хорошо, – кивнула я. – Вы правы.
Он широко улыбнулся и радостно вскинул в воздух кулак:
– Опять прав! Нужно этим зарабатывать на жизнь!
