В субботу вечером, услышав хлопок входной двери, я спустилась на кухню и застала за столом папу. Он сидел, удрученно склонившись над тарелкой с хлопьями.
– Ой. Я думала, вы оба ушли.
– Твоя мама ушла в группу поддержки, – ответил он, уставившись в тарелку. – В этом гребаном доме нечего поесть. Если только ты не любишь хлопья.
Я заглянула в холодильник. Действительно, не считая пакета молока, кетчупа, мисочки с остатками зеленой фасоли и полудюжины яиц, есть было нечего.
– Сойдут и хлопья, – сказала я, доставая коробку с холодильника.
– Они затхлые.
Я уставилась на него. На его небритом лице выделялись покрасневшие веки. Загрубевшие руки подрагивали. Я так давно не разглядывала папу, что не замечала, как сильно он сдал за последнее время. Он выглядел постаревшим. Измученным.
– Сойдут и хлопья, – повторила я намного тише и достала из буфета тарелку. Высыпала в нее хлопья и залила их молоком.
Папа молча ел. Я уже вышла из кухни, когда он сказал:
– В этом гребаном доме все затхлое.
Я остановилась, поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы.
– Вы с мамой снова поссорились?
– Да толку в этом? – отозвался он.
– Хочешь, я пиццу закажу? На ужин?
– Да толку в этом? – повторил он.
И правда. Я тихонько поднялась в свою комнату и, слушая радио, поела хлопьев. Те на самом деле оказались затхлыми.
Я шлепнула одеревеневшую пиццу на поднос и стала накладывать на тарелку рядом с ним какой-то склизкий фруктовый салат.
– Ты же не собираешься обедать в коридоре? – раздался за спиной голос мистера Энгерсона.
– Собираюсь, – ответила я, не оборачиваясь. – Мне нравится коридор.
– Я надеялся услышать не это. Мне пора готовить тебе учителя на субботу?
Собрав в кулак всю оставшуюся решительность, я повернулась и посмотрела на него в упор. Энгерсон даже не попытался меня понять.
– Выходит, что так.
Стоявшая впереди меня Стейси подхватила поднос и торопливо пошла к своему столику. Краем глаза я видела, как она говорит что-то Дьюсу, Мейсону и всей их компании. Они все повернули головы в мою сторону. Дьюс смеялся.
– Я не допущу, чтобы ты инициировала очередную трагедию, молодая леди, – сказал мне мистер Энгерсон. У него покраснели шея и подбородок.
Вот тебе и медаль с благодарственным письмом, геройством и прочей чушью.
– В школе установлены новые правила. Запрещено любое обособление. За каждым, кто держится в стороне от коллектива, пристально наблюдают. Мне неприятно это говорить, но в крайних случаях возможно исключение из школы. Ясно?
Очередь обтекала нас с директором, и все школьники пялились, проходя мимо. Некоторые с усмешками на лицах перешептывались обо мне с друзьями.
– Я никогда ничего не инициировала, – ответила я. – И сейчас тоже не делаю ничего плохого.
Мистер Энгерсон поджал губы и одарил меня гневным взглядом. Краснота поднялась с его подбородка на щеки.
– Будь добра, хорошенько подумай как поступать, – процедил он. – В качестве личного одолжения выжившим.
Директор бросил слово «выжившим» точно бомбу. Меня затрясло. Казалось, он произнес это слово так громко, что его услышали все вокруг. Он отвернулся и пошел прочь, а я смогла взять себя в руки лишь через минуту.
Трясущимися руками я положила на тарелку еще пару ложек фруктового салата, хотя аппетит пропал напрочь, расплатилась за еду и направилась в основную часть столовой. Я ощущала на себе взгляды обедающих, замерших, словно кучка кроликов, ослепленных светом, неожиданно включенным на заднем крыльце, но смотрела вперед, только вперед.
Я вышла в коридор. Из кафетерия донесся голос мистера Энгерсона, объясняющего парням, где картофелю фри положено находиться, а где – нет. Я внутренне приготовилась к очередной отповеди. Раздались шаги, и из-за угла вышел директор.
– Уверена, что хочешь это сделать? – спросил он, наблюдая за тем, как я усаживаюсь на пол, осторожно придерживая на коленях поднос.
Я открыла рот, чтобы ответить, но отвлеклась на выскочившую из столовой Джессику Кэмпбелл. С подносом наперевес она обогнула мистера Энгерсона, опустилась на пол рядом со мной и скинула с плеч рюкзак. Ее поднос брякнул на линолеум.
– Здравствуйте, мистер Энгерсон, – радостно сказала она. – Прости, что опоздала, Валери.
– Джессика, – с нажимом произнес директор. – Что ты делаешь?
Она встряхнула и открыла пакетик молока.
– Обедаю с Валери. Нам нужно обсудить дела ученического совета. Тут нас никто не побеспокоит. Плюс в столовой слишком шумно. Я даже своих собственных мыслей не слышу.
Судя по выражению лица мистера Энгерсона, ему очень хотелось ударить куда-нибудь кулаком. Он с минуту поторчал рядом с нами, а потом сделал вид, что в столовой что-то случилось, и поспешил туда «все уладить».
Джессика хихикнула после его ухода.
– Ты чего делаешь? – спросила я.
– Обедаю. – Она откусила кусочек пиццы и скривилась. – Боже, да она деревянная.
Улыбнувшись против воли, я попробовала свою пиццу. Мы молча ели, сидя бок о бок.
– Спасибо, – поблагодарила я Джессику с набитым ртом. – Он ищет причину меня исключить.
– Энгерсон та еще задница, – отмахнулась Джессика и засмеялась, когда я открыла блокнот и нарисовала голую задницу в костюме и с галстуком.
22
«ГАРВИН-КАУНТИ САН-ТРИБЮН»
3 мая 2008 года репортер Анджела Дэш
Семнадцатилетняя Эбби Демпси, вице-президент ученического совета, занималась сбором денежных средств, продавая в столовой пончики. Две пули попали ей в шею. Полиция считает, что эти пули были шальными и предназначались ученику, находившемуся примерно в трех футах слева от Демпси. Родители Демпси отказались комментировать произошедшее и, по словам друзей семьи, «глубоко скорбят, потеряв своего единственного ребенка».
* * *
Мама оставила мне на мобильном голосовое сообщение: у нее собрание и она не сможет за мной заехать. Сначала я взбесилась. Она ожидает, что после всего случившегося я поеду в школьном автобусе? Сяду, как ни в чем ни бывало, рядом с компашкой Кристи Брутер, и все будет окей? Как мама может так со мной поступать? Как может бросать меня на растерзание волкам?
Разумеется, я не собиралась ехать домой в школьном автобусе. По правде говоря, мой дом находился всего в пяти милях от школы и я не раз возвращалась пешком. Но раньше у меня обе ноги были здоровы. Сейчас же я сомневалась, что осилю такой маршрут. Скорее всего, на полпути разболится нога, я усядусь на мостовой и буду ждать, когда меня сцапает первый же хищник. Но милю я, наверное, протяну. А значит, смогу дойти до офиса папы. Поездка с ним уж точно не доставит мне удовольствия – собственно, как и ему, – но это лучше, чем разборки в автобусе.
