Кинни, по-дружески относившаяся к большинству учеников школы, хорошо знала Левила.
– Он жил недалеко от меня, поэтому я знала его с тех самых пор, как он переехал в Гарвин. Я считала его милым парнишкой. Иногда злящимся попусту, но милым. И мама у него очень милая. Наверное, случившееся разрывает ей сердце.
* * *
– Простите за опоздание, – извинилась я, вбежав в кабинет. Плюхнулась на диван и протянула руку за кока-колой, которую доктор Хилер всегда ставит для меня на кофейный столик. – Меня наказали субботним посещением школы. Учитель ушел на какую-то лекцию и потерял счет времени.
– Ничего страшного, – отозвался доктор Хилер. – Мне все равно нужно было разобраться с кучей бумажной работы.
Однако от меня не укрылось, как он искоса бросил взгляд на часы. Не пропускает ли он игру в детской лиге? Или гимнастический турнир дочки? А может, он пригласил свою жену на обед?
– За что тебя наказали?
– За обед, – закатила я глаза. – Отказывалась есть в столовой, поэтому меня каждый день оставляли после занятий, а в пятницу Энгерсон наказал субботним посещением школы. Но они этим ничего не добьются. Я не хочу есть в столовой.
– Почему?
– С кем мне там есть? Подойди я к любому столику и спроси: «Хей, можно мне сесть здесь?», мне хоть кто-то ответит: «Конечно!»? Меня за свой столик даже бывшие друзья не пускают.
– А та девушка? Из ученического совета?
– Друзья Джессики не друзья мне. И никогда ими не были. Потому мы с Ником и вписали их в Список… – я осеклась, пораженная тем, как запросто упомянула Список ненависти, и тут же переменила тему: – У Энгерсона пунктик насчет единения школьников. Он хочет выставить себя по телеку в хорошем свете. Но это его проблема, а не моя.
– Похоже, это не только его проблема. Проводить выходные в школе – то еще удовольствие.
Он снова кинул быстрый взгляд на часы.
– Да пофиг. Мне все равно.
– Мне кажется, тебе вовсе не все равно, просто ты не хочешь этого признать. Что плохого случится, если ты хотя бы раз попробуешь сесть за столик с той девушкой?
У меня не было ответа на этот вопрос.
Когда я вышла из кабинета доктора Хилера, мамы в коридоре не оказалось. Она приклеила на его дверь стикер, написав, что ей нужно отлучиться по делу и чтобы я подождала ее на стоянке. Я первой заметила записку, сорвала ее и сунула в карман. Если бы ее увидел доктор Хилер, то посчитал бы себя обязанным задержаться, а я и так чувствовала себя виноватой за опоздание.
К тому же я больше не хотела ни о чем говорить.
Выйдя из здания, я с минуту постояла на улице, не зная куда идти. Нужно было где-нибудь укрыться, чтобы не попасться на глаза уходящему с работы доктору Хилеру. Спрятаться за живой изгородью сбоку здания? Но туда придется бежать, а с моей ногой особенно не побегаешь. Помимо того, там возилась какая-то зверушка – оттуда доносилось шуршание и дважды дернулись ветви кустов.
Я сунула руки в карманы и засеменила через стоянку, подкидывая носками ботинок гравий. Дойдя до тротуара, остановилась и оглянулась. Выбор был невелик – спрятаться за кустами, затеряться в деловом районе через дорогу или быть замеченной доктором Хилером и вернуться на сеанс терапии. Нет уж, спасибо. Я вытащила руки из карманов и подождала у бордюра, когда проедут машины. Может, я найду мамину машину возле «Shop’N’Shop» у торговых рядов на другой стороне дороги? Дождавшись просвета между автомобилями, я, прихрамывая, побежала через дорогу.
На парковке «Shop’N’Shop» маминой машины не оказалось. Я ее дважды осмотрела. На стоянку у здания, где работает доктор Хилер, она тоже еще не вернулась – я видела это издалека.
Мне хотелось пить. Я потопала в магазин и нашла там питьевой фонтанчик. Потом полистала журналы у газетной стойки и прошлась по отделу со сластями, жалея, что нет денег на шоколадку. Естественно, я заскучала.
Выйдя на улицу, поднялась на цыпочки и вытянула шею, чтобы осмотреть стоянку у здания, где работает мистер Хилер. Не увидела ни машины мамы, ни машины доктора Хилера. Вздохнув, села на тротуар. Спиной я закрыла витрину «Shop’N’Shop», и ко мне вышел менеджер. Он попросил меня пересесть, так как покупателям не нравится видеть околачивающихся у магазина бродяг. Сказал, что это их нервирует.
– Тут тебе не приют для бездомных, – заявил он.
Пришлось искать другое место, где можно посидеть. Отойдя чуть подальше, я обнаружила магазин сотовых телефонов и местечко, куда мама водила меня маленькую стричься. Я понаблюдала в окно за плачущей девочкой – мама держала ей голову, чтобы парикмахерша могла спокойно заниматься ее светлыми кудряшками. В витрину магазина сотовых я тоже немного поглазела. Там все выглядели злыми – не только клиенты, но и сотрудники.
Вскоре я дошла до конца торгового ряда и уже собиралась развернуться и пойти обратно к «Shop’N’Shop», как заметила открытую дверь сбоку здания. Из нее вышла женщина с огромными буферами, в рабочем халате, щедро украшенном стразами. Она тряхнула куском ткани, и во все стороны полетели блестки. За облаком этих блесток женщина казалась ожившей феей-крестной из сказки про Золушку. Заметив меня, она улыбнулась.
– У всех бывают отходы, – весело объяснила она и исчезла внутри здания, забрав с собой блестящую ткань.
Каюсь, мне стало очень любопытно. Захотелось узнать, что же это за восхитительно сияющие отходы такие. Отходы обычно выглядят не очень, если не противно, а тут такая красота.
Как только за мной закрылась дверь, я ощутила себя отрезанной от остального мира. Внутри было тесно, темно и пахло как в церкви в пасхальное воскресенье. Ряды и ряды стеллажей до потолка чуть не опрокидывались под тяжестью гипсовых бюстов, керамических чаш, деревянных сундуков, корзин, горшков, необычной формы картонных коробок. Я шла по проходу, ощущая себя лилипутом в стране великанов.
В конце ряда я внезапно вышла на открытый участок комнаты, и у меня перехватило дыхание. Везде стояли мольберты – не меньше десятка, а у восточного окна – покрытый газетами длинный стол. Кругом все было заставлено корзинами и коробками с различными материалами – красками, тканью, лентами, кусками глины, ручками.
Женщина в ярком халате, устроившись на стуле перед мольбертом, накладывала на холсте размашистые пурпурные мазки.
– Мне кажется, рассвет невероятно вдохновляет, – сказала она, не оборачиваясь.
Я промолчала.
– Конечно, в это время дня в продуктовом магазине всех радует яркий солнечный свет, но меня… – женщина выразительно подняла кисть, – меня вдохновляет восход. Закатом они все насладятся вечером. Но интерес у них всегда возбуждает рассвет. Возрождение всегда удивительно.
Я не знала, что на это сказать. И не вполне была уверена, что она говорит со мной. Женщина увлеченно рисовала, по-прежнему сидя ко мне спиной. Может, она говорит сама с собой?
