– Девочка моя! О Господи. Маленькая, тебе больно?
– Все хорошо, – ответила я. – Наверное, просто ребро треснуло. Папин телефон сломался.
– Ну и что. У нас есть копии. Мне позвонили, сказали, что ты попала в аварию, но не сказали, что ты…
Она расплакалась и почти упала на Дейзи. Только тогда я заметила, что Дейзи рядом. На ее ключице краснел рубец.
Я отвернулась от них и стала смотреть на яркий флуоресцентный свет над моей кроватью. По щекам текли горячие слезы. Мама сказала:
– Не переживу, если я и тебя потеряю.
Пришла какая-то женщина и повезла меня на компьютерную томографию. Без мамы и Дейзи мне стало немного легче – больше не нужно переживать, что я такая плохая дочь и подруга.
– Авария? – спросила женщина, толкая меня мимо слова «доброта», красиво написанного краской на стене.
– Да, – ответила я.
– От ремней безопасности часто бывают травмы. Зато ты живая.
– Да. А мне придется пить антибиотики?
– Я не твой врач. Она придет позже.
Мне сделали внутривенный укол, от которого показалось, будто я обмочила штаны, затем пропустили через цилиндр томографа и наконец вернули дрожащей маме. Я никак не могла забыть, каким хриплым голосом она сказала, что не может потерять еще и меня. Я чувствовала, как она боится. Мама ходила по комнате, писала сообщения моим тете и дяде в Техас, тяжело вздыхала, поджав губы, вытирала салфеткой тушь.
Дейзи наконец-то молчала.
– Если хочешь, иди домой, – сказала я.
– А ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она.
– Решай сама. Серьезно.
– Побуду с тобой.
Она осталась и тихо сидела, переводя взгляд с меня на маму и обратно.
Глава 19
– Есть хорошие новости и плохие, – объявила женщина в синей медицинской форме, войдя в палату.
– Плохие – у тебя повреждена печень. Хорошие – рана несерьезная. Полежишь у нас пару дней, мы понаблюдаем за кровотечением. Несколько недель поболит, но я прописала тебе лекарство, так что ничего страшного. Есть вопросы?
– Опасности нет? – спросила мама.
– Все будет хорошо. Если кровотечение усилится, придется делать операцию, но пока, по данным рентгена, маловероятно. Разрыв очень небольшой. Ваша дочь в рубашке родилась.
– Все будет хорошо, – повторила мама.
– Как я уже сказала, она останется у нас на два дня, потом придется неделю соблюдать постельный режим. Месяца через полтора будет как новенькая.
Мама залилась слезами благодарности, но меня зацепила фраза «как новенькая».
– Мне назначат антибиотики?
– Нет. Только если нужна операция. Сейчас в них нет необходимости.
Какое облегчение! Нет антибиотиков. Меньше риск заразиться клостридиями. Значит, нужно только убраться отсюда.
Доктор спросила, какие лекарства я принимаю, сделала пометки в карточке и проинформировала:
– Сейчас мы тебе дадим обезболивающее, а потом отвезем наверх.
– Погодите, – сказала я, – куда?
– Тебе нужно полежать у нас дня два, я же говорила. Тогда мы…
– Нет. Нет-нет-нет. Мне нельзя оставаться в больнице.
– Малыш, – сказала мама. – Так надо.
– Нет, я не могу. Тут мне никак нельзя оставаться. Пожалуйста, отпустите меня домой.
– Очень нежелательно.
Только не это. Послушай, все нормально. Чаще всего в больнице выздоравливают. Почти у всех так, правда. Клостридиями заражаются только те, кто перенес операцию. А тебе даже не прописали антибиотики. О нет-нет-нет-нет-нет.
На сжимающейся спирали есть столько разных мест, но мы оказались именно здесь, на четвертом этаже больницы города Кармел, штат Индиана.
Дейзи уехала, а мама осталась и теперь лежала в кресле рядом с моей койкой, лицом ко мне.
Она спала, слегка приоткрыв рот, закрыв потемневшие веки, и микробы из ее легких плыли по моей щеке. Перекатиться на другой бок я не могла, потому что даже с лекарством было ужасно больно, а когда поворачивала голову, мамино дыхание начинало сдувать волосинки мне на лицо, так что приходилось терпеть.
Она шевельнулась, открыла глаза.
– Все в порядке?
– Да.
– Больно? – Я кивнула. – Знаешь, был такой поэт, Секу Сандиата. И он написал однажды, что самая главная часть тела – не сердце, не легкие и не мозг. Самая большая и важная часть – та, которая болит.
Мама сжала мое запястье и снова уснула.
Мне вкололи морфин или что-то подобное, но даже с ним уснуть я не могла. В соседних палатах попискивали датчики, вокруг было не так уж и темно. Ко мне постоянно подходили добрые незнакомцы, брали кровь и проверяли давление, но самое главное, что я сознавала – клостридии проникают в меня, летают в воздухе. Я стала читать в телефоне истории пациентов, которые ложились в больницу, чтобы им сделали операцию на желчном пузыре или удалили камни из почек, а потом погибали.
Дело в том, что клостридии находятся в каждом из нас. Они есть у всех, они рыщут внутри и могут выйти из-под контроля. Тогда они размножаются и начинают пожирать твои органы. Иногда такое случается. А иногда в тебя попадает чужая клостридия, которая немножко отличается от твоих, она смешивается с ними и – бах!
Меня трясло, мозг бешено перебирал варианты, как со всем этим справиться. Датчик капельницы пищал. Я не помнила даже, когда последний раз меняла пластырь. Клостридии были внутри и вокруг. Они месяцами живут вне тела, ожидая нового хозяина. Все крупные животные мира – люди, коровы, пингвины, акулы – вместе весят примерно миллиард тонн. Совокупный вес всех бактерий Земли – четыреста миллиардов тонн. Их несметное множество.
В голове почему-то заиграла песенка «Все думаю о тебе». И чем больше я думала про нее, тем более странной она казалась. Будто бы хор – все думаю, думаю, думаю о тебе – почему-то считает, что это мило и романтично, если ты не можешь переключиться с мыслей о человеке на что-то другое. Но ведь нет никакой романтики, если парень думает о тебе так, как ты думаешь о клостридиях. Думаешь и думаешь. Стараешься найти, за что ухватиться в бушующем океане мыслей. Спираль на картине. Дейзи тебя ненавидит, и она права. Язык Дэвиса, весь в микробах, касается твоей шеи. Теплое дыхание мамы. Больничная рубашка липнет к потной спине. А где-то внутри, в глубине, какое-то из моих «Я» кричит: Выпустите! Выпустите меня отсюда! Пожалуйста, я сделаю что угодно! Но мысли продолжают кружиться, спираль сжимается, рот бегуна, тупость Айалы, Аза и Холмси и все мои непримиримые «Я», моя погруженность в себя, грязь в кишках, подумай о чем-то, кроме себя самой, ты, мерзкая эгоистка.
